Долгая дорога домой (сборник) - Пол Андерсон

Капитан хлопнул астронома по плечу и вышел. А он ничего, подумал Лоренцен. И лучший психмен, чем Эвери; хотя Эд тоже не такой уж растяпа. Просто ему не хватает индивидуальности.

Он решил придерживаться классической номенклатуры экспедиции «Геркулеса». Гора Олимп, гора Ида, та огромная река внизу будет Скамандром… и, конечно, все это ненадолго. Когда прибудут колонисты, появятся Плешивый Старикан, Конхиньянга, Ндвая-Нева…

Если они прибудут.

– Давайте, э-э, давайте соберемся, – смущенно произнес он. – Кто из вас что-нибудь понимает в картографии?

– Я, – внезапно ответил Эвери. – Я помогу тебе, если захочешь.

– В каком космосе ты этому научился? – спросил Фернандез.

– Это входило в мое образование. Значительная часть прикладной психодинамики представляет собой конформное картирование, хотя обычно мы вынуждены использовать пространства с несколькими измерениями и недекартовы системы координат. Я также могу взять на себя картографический аппарат, если пожелаешь.

Лоренцен моргнул. Мгновение спустя кивнул. Он не разбирался в современной науке о поведении человека, но видел некоторые статьи; в них было больше параматематических символов, чем в его собственных трудах.

Он зацепился согнутой рукой за перекладину и позволил ногам болтаться сзади. Эвери сказал, что его склонность к космической болезни была преимущественно психологической. Ему может стать легче, если он хотя бы на несколько минут забудет о работе и холодно сияющей за иллюминатором планете.

– Кстати, насколько точна твоя наука? – спросил он. – Научно-популярные статьи о ней всегда очень туманны.

– Ну… – Эвери потер подбородок. Он висел в воздухе, скрестив ноги, словно маленький Будда, его взгляд стал отрешенным. – Мы не претендуем на такую же точность, как физические науки, – наконец сказал он. – На самом деле, строго доказано, что нам ее не достичь: у нас есть нечто вроде своего принципа неопределенности, по причине сопряжения наблюдателя с наблюдаемой системой. Но мы многое узнали.

– Например? – спросил Умфандума. – Мне известно о прорывах в неврологии, это касается и моей сферы деятельности. Но что насчет человека как… как человека, а не биофизической машины?

– Объем знаний зависит от области исследований, – ответил Эвери. – Еще до Третьей мировой войны теорию игр применяли в армии, а позже мощные компьютеры позволили анализировать с теоретической точки зрения даже сложные явления, вроде бизнеса. Это, в свою очередь, позволило лучше понять экономические законы. Теория информации нашла широкое применение: в конце концов, человек – это по сути животное, способное пользоваться символами. Пригодилась аксиома наименьшего усилия. Постепенно сложилась математическая и параматематическая система, в которой элементы – потенциалы, градиенты и тому подобное – можно было приравнять к наблюдаемым явлениям; так появилась возможность выводить теоремы. Доказать верность многих из них по-прежнему трудно, поскольку ситуация дома все еще слишком запутанная, и, само собой, мы не можем ставить контролируемые эксперименты на людях; но пока наши данные подтверждают существующие теории. Нередко с высокой точностью удается предсказать крупные вещи вроде экономических циклов.

– А разве диктаторы об этом не знали? – спросил Лоренцен. – У них определенно были эффективные методики пропаганды. Меня больше интересовали современные достижения.