Пепел - Екатерина Бунькова (2017)

— Нет, роились — то есть за новой маткой полетели, — пояснил Бардос, бесстрашно запуская руки внутрь улья. — Они же как мы, асдарцы: мать у них главная, остальные — работяги. Ну, в общем, родилась у них, значится, новая матка — молодая, сильная. И, как водится, решила себе новое местечко найти. Вылетела, над полями-лугами полетала, осмотрелась, увидала красивое дерево, да и села на него. А пчелы-трудяги тут же ее облепили. Один слой, другой, третий. А потом уже — будто шуба на ветки того дерева надета. И все гудит, шевелится: дом новый, значит, строить собрались для своей матки. Вот это было много. Я столько пчел за всю свою жизнь не видел, а тут — в одном месте. Даже снимать их боялся. Сильная была матка. Жаль, не получилось у нее чего-то. А какой мог бы быть улей! Ты окуривай давай, окуривай, не отвлекайся. У меня тут уже все черно, не вижу, что делаю.

Я, честно говоря, едва сдерживался, чтобы не бросить все и не дать деру: как только Бардос сунулся внутрь, пчелы сразу решили нас атаковать. Они были повсюду, и их сердитое гудение заставляло сердце биться чаще. Особенно неприятно было то, что они ползали по «вуали» — прямо у меня перед глазами. Я даже один раз фыркнул дымом себе в лицо. Естественно, тут же случайно вдохнул и закашлялся.

Бардос всего этого словно бы не замечал, хотя пару раз все-таки выругался: видно, ужалили и сквозь несколько слоев ткани. Он доставал из улья какие-то бесформенные штуковины. По виднеющимся тут и там деревянным участкам я понял, что когда-то они были деревянными рамками, но пчелы щедро облепили их сотами. Бардос складывал рамки в корзины, а на освободившееся место вставлял новенькие — ровные, чистые, со странной восковой серединкой, размеченной правильными шестиугольниками: явно пропечатанной искусственно. Полчаса назад я бы непременно поинтересовался, как это сделано, но сейчас все, о чем я мог думать — как бы поскорее отсюда уйти.

К моему ужасу, на одном улье Бардос не остановился, и мы обошли еще три, заполнив корзины доверху. Только тогда он удовлетворенно выругался и снял накомарник.

Я его примеру не последовал: конечно, мы отошли на достаточное расстояние от ульев, но возле корзин все еще вилась куча пчел, и я упорно отгонял их — и от корзин, и от себя.

— Эстре, да оставь ты этих бедняг, — сказал Бардос, выбираясь из жаркого костюма. — Ну, подумаешь, ужалит тебя парочка. Не смертельно. Говорят, даже полезно.

Но у меня было другое мнение на этот счет, и я усердно фыркал дымом, хотя труха внутри едва-едва дымила — то ли почти прогорела, то ли почти потухла.

Когда мы наконец взялись за корзины и двинулись в обратный путь, я почувствовал себя победителем. Идти было тяжелее, чем в ту сторону, но приятнее: судя по весу корзин, меда в них было столько, что можно целый год есть. При взгляде на восковые наплывы текли слюнки. Соты были в основном закрытыми, но в некоторых местах все-таки стекали густые янтарные капли. Я такого даже на ярмарке не видел.

— Я гляжу, ты повеселел, — заметил Бардос.

— Может быть. Немного, — я пожал плечами и перехватился поудобнее. — Пожалуй, мне нравится такая работа. Совсем не то, что чистка печей и кидание угля.

— Чистка печей? — задумчиво протянул Бардос, словно бы что-то вспоминая. — А что? Отличная работенка. Люблю чистить печи: сразу чувствуешь, что пользу приносишь. Да и уголь кидать — неплохое занятие: машешь себе лопатой, а голова ничем не занята — думай, о чем хочешь. Лучше только косить: лезвие как следует наточишь, пару раз махнешь, чтоб рука привыкла да плечо разработалось, а потом все как по маслу. Травка шуршит, ковром к ногам стелется. Солнце греет, птицы поют — красота. Или вот еще белить али красить чего — тоже приятно.

— Тебя послушать, так нет на свете тяжелой работы, — фыркнул я. — Еще скажи, что туалеты чистить тебе тоже нравится.

— И скажу, отчего бы не сказать? — невозмутимо ответствовал Бардос.