Берега дождя Современная поэзия латышей - Морейно Сергей (2010)

А у меня ведь еще инструмент есть —

только спрятан внутри.

Так долго я здесь сижу,

что кусок антрацита

уже перерос Гайзинькалнс,

потом Эльбрус

и теперь, противно

поблескивая, как автоген,

высится над Гималаями.

Больше не сыщешь сходства

со стеклянной горой,

где конь золотой годится.

Ни с чем больше нету сходства —

того, что я ощущаю,

тоже не объяснишь.

Нет,

пока я не подобрался

к бесконечному,

но определенно ползу вперед.

Не то, чтобы я понимал

бесконечность,

однако вижу,

откуда растет антрацит,

и чувствую то, что положено,

глядя на звездные пляски…

Что-то в них от меня самого,

так же, как в черном

искрящемся антраците

или Млечном пути,

научиться ходить по которому

пока невозможно.

Серого цвета

Я превратился

в одно-единственное серое око:

из серых луж

пьют серые голуби;

серый дождик

серые лужи

вгоняет в серую дрожь;

на горизонте

из серых башен

серая клякса…

Серый туман,

клубясь, наползает,

как пепел пожарища…

Я превратился

в одну-единственную серую ноздрю:

ворсинки шарфа

меня щекочут —

как в двигателях сожженный бензин;

серые пятна

на досках лесов —

как будто плотник прошелся;

запах гари —

вчера в этом городе

день загорелся, скроенный наспех,

и я в это

серое утро

вчерашний угар вдыхаю.

Он – старый солдат,

проснувшийся от одной-единственной

боли в костях,

ноющих к перемене погоды

в местах ранений,

которые многих на той войне выжгли

дотла, —

он тоже чует запах горелого.

Он – мчась по ступенькам —

еще выстраивает те формулы,

что заставят шататься фундамент физики,

скрепляя который,

сгорели многие, —

и снова воняет гарью.

И по всей квартире,

по всей улице,

по всему городу

паленого серый запах.

Я просыпаюсь

в час предрассветных сомнений

и по уши зарываюсь в серый и рыхлый пепел,

по которому мы ежечасно

и ежеминутно

бредем к своим

собственным радугам.

Мы каждое утро,

порядком еще не проснувшись,

влезаем в этот

вчерашний

густой серый пепел

и, почти не задумываясь,

трамбуем его,

превращая в асфальт на сегодня.

«Я рад...»

Я рад,

что тогда ошибся,

и то, чего я боялся,

оказалось зверью на пользу.

Я боялся

тех красных ягод

на снегу

и выше —

в стеклянных сучьях,

ибо, будучи человечьей породы,

я видел там

капли крови…

Как стынущей

красной картечью

стволы набивает

голод…

И голодная птица стынет,

превращаясь

в ледышку…

А вышло —

красные капли

на снегу

и выше, в стеклянных сучьях, —

это те самые угли,

у которых любая птица

может греться

до весны,

пока я не вышел

жечь и палить повсюду

костры зеленого цвета,

несущие, отцветая,

красные угли

жизни.

«В конце непопулярной улицы...»

В конце непопулярной улицы,

на невоспетом углу,