Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Она миловидна и ухожена много лучше, чем та веснушчатая девица, что неделю назад предложила ему на одной из здешних улиц свою руку – за шиллинг. И все же, к великому облегчению Генри, реакция его на эту маленькую искусительницу ничем не отличается от реакции на ее более потрепанную товарку: он испытывает жалость. Страстное томление, которое ощущает Генри, прогуливаясь с миссис Фокс, далеко от него сейчас; он желает лишь одного – не ударить лицом в грязь и узнать от этого несчастного существа не меньше того, что узнал он от седоватого.

– Я хочу… всего лишь поговорить с вами, – заверяет он девушку. – Я джентльмен.

– А, хорошо, сэр, – соглашается женщина. – Да я и не разговариваю с мужчинами, которые не джентльмены. Только давайте поговорим у меня дома. Пойдемте со мной, сэр, это недалеко.

У нее выговор простолюдинки, но не кокни: возможно, она – оставшаяся без средств существования служанка из провинции или жертва еще каких-то тамошних обстоятельств.

– Нет, – заверяет ее Генри. – Я сказал это всерьез – я действительно хочу всего лишь поговорить с вами.

Недоверчивость, отсутствовавшая в ее лице, пока она принимала его за соучастника по греху, теперь собирает лоб женщины в морщины.

– Ой, да я разговоры-то разговаривать не умею, сэр, – говорит она и оглядывается назад. – И надолго вас не задержу.

– Нет-нет, – протестует Генри, догадавшись о причине ее нежелания беседовать с ним. – Я заплачу вам за потраченное время. Заплачу столько, сколько вы обычно берете.

Услышав это, она вопрошающе приподнимает подбородок – как девочка, уже достаточно выросшая, чтобы понять: ей обещают нечто неправдоподобное.

– Я беру один шиллинг, – сообщает она. Генри без колебаний сует пальцы в жилетный карман, выуживает не один, а два шиллинга и протягивает их женщине.

– Ладно, сэр, пойдемте, – говорит она, зажимая в ладошке монеты. – Я отведу вас в такое место, где можно разговаривать, сколько душе угодно.

– Нет-нет, – возражает Генри. – Мне вполне удобно и здесь, на улице.

Она разражается хриплым смехом и не прикрывает при этом рта. (Да, миссис Фокс права: падшая женщина узнается сразу.)

– Ну ладно, сэр. Так чего вы хотите услышать-то?

Генри набирает побольше воздуха в грудь, понимая, что кажется ей дураком, и молясь о том, чтобы благодать, ему ниспосланная, превозмогла его малоумие. Женщина сжимает руки за спиной – желая, вне всяких сомнений, чтобы он получше разглядел ее тело. Грудь у нее пышная, талия узкая – она очень похожа на женщин из рекламы крема для обуви, да, собственно, и косметики, которую производит его брат. Однако для него эта женщина – не более чем несчастная, которой грозят вечные муки. Сердце сильно бьется в груди Генри, но лишь из страха, что она воспользуется своим хорошеньким язычком, чтобы осмеять его веру или искренность, и презрительно удалится, а ему придется семенить за ней, давясь словами. Только удары собственного сердца Генри и слышит, все остальное тело существовать для него перестало, как если бы оно обратилось в столб дыма или в постамент его души.

– Вы… проститутка, – утвердительно произносит он.

– Да, сэр. – Она сжимает ладони покрепче и выпрямляется, совсем как школьница на устном экзамене.

– И когда вы лишились невинности?

– В шестнадцать лет, сэр. Я отдала ее мужу.

– Вы говорите, мужу? – откликается Генри, тронутый ее невежеством по части науки о нравственности. – Да, но в таком случае нельзя сказать, что вы ее лишились!

Она покачивает головой, улыбаясь по-прежнему:

– Так я за ним замужем-то еще не была. Мы поженились потом, чтобы, как говорится, срам прикрыть.

Уж не смеется ль она над ним? Генри выпячивает нижнюю челюсть, решая показать ей, что о проститутках ему кое-что все же известно.

– А потом вы ушли от него, – словно подсказывает он. – Или он вас бросил?

– Да можно сказать, что и бросил. Он помер.