Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Конфетка, тяжело вздохнув, снимает перчатки, запихивает их в ридикюль. Она уже горько сожалеет о том, что, столкнувшись вчера на Оксфорд-стрит с Каролиной, пообещала, спеша избавиться от того, что грозило обернуться длинным разговором, навестить ее. Что за причудливое совпадение: в течение всего одного года Каролина повстречалась с ней уже во второй раз, – и это в городе, населенном несколькими миллионами людей, – да еще и в тот миг, когда Конфетка спешила на Юстонский вокзал, чтобы понаблюдать из укромного уголка за прибытием бирмингемского поезда! Сейчас она задним числом понимает, что лучше было бы провести с Каролиной чуть больше минут на улице, – Уильяма в этом дурацком поезде все равно не оказалось, а теперь он может постучаться в дверь ее квартирки, пока она будет торчать здесь, в пропахшем стариковской мочой веселом доме!

– Каролина не занята, полковник Лик? – спокойно спрашивает она.

Старик, обрадованный возможностью попридержать нужные кому-то сведения, откидывается на спинку кресла, и самый верхний виток шарфа сползает с его губ. Конфетка понимает – сейчас полковника начнет тошнить той тухлятиной, в которую обращается понемногу хранимый его памятью запас злополучий.

– Удача! – усмехается он. – Вот послушай, что такое удача! Женщина из Йоркшира, фамилия Хобберт, наследует в тысяча восемьсот пятьдесят втором поместье отца – три дня спустя ее убивает рухнувший потолок арочного прохода. Ботаничку-рисовальщицу Эдит Клаф, выбранную в тысяча восемьсот шестьдесят первом году из тысячи претенденток, пожелавших участвовать в организованной профессором Айди экспедиции в Гренландию, сжирает морская рыбища. А всего только в прошлом ноябре Лиззи Самнер, любовницу лорда Прайса, нашли в ее марилебонском коттеджике с шеей…

– Да, весьма трагично, полковник. Так что же, Каролина свободна?

– Дай ей пару минут, – рокочет старик и вновь окунается в шарфы. Конфетка, украдкой протерев кончиками пальцев сиденье ближайшего к ней стула, садится. Наступает благословенная тишина – полковник въезжает в то, что уцелело от сумевшего пробиться сюда солнечного луча, Конфетка вглядывается в развешенные по стене ржавые мушкеты, – впрочем, спустя тридцать секунд полковник ухитряется все испортить.

– Ну, как твой парфюмерный монарх?

– Вы обещали никому о нем не говорить, – выпаливает Конфетка. – Так мы с вами условились.

– Этой шайке я ничего и не сказал, – отвечает он, брызгая слюной и перекатывая глаза в сторону всего остального дома, в котором мужчины, совершая подвиги атлетизма, напрягают свои молодые конечности и детородные члены, в котором ютятся и спят три распутницы, а миссис Лик читает в своей норе грошовые книжицы. – Недорого же ты ценишь данное мужчиной слово чести, потаскушка.

Конфетка разглядывает свои пальцы. Кожа их покрыта коростой, к ней больно притронуться. Может, спросить Каролину, нет ли у нее медвежьего жира?

– У него все хорошо, спасибо, – говорит она. – Лучше не бывает.

– Втюхивает тебе время от времени здоровенный кусок мыла, а?

Конфетка вглядывается в его воспаленные глазки, гадая, подразумевает ли этот вопрос нечто непристойное. Она и не думала никогда, что акты разнузданной похоти хоть в малой мере интересуют полковника Лика.

– Он щедр со мной так, что лучшего и желать не приходится. – И она пожимает плечами.

По затхлому воздуху до них докатывается глухой хлопок задней двери. Получивший свое клиент вываливается под солнечный свет.

– Конфетка! – Это появилась вверху лестницы одетая в одну лишь сорочку Каролина. Под этим углом и при этом освещении шрам на ее груди, память о шляпной фабрике, выглядит устрашающе багровым. – Что, полковник проходу тебе не дает? А ты отпихни его в сторону, он же на колесах, так?

Полковник Лик, не желая подвергаться подобному унижению, откатывается от лестницы сам.