Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– А об этом ты как узнала? – (Газет Каролина не читает, а небо над Черч-лейн до того пронизано грязью, что, сгори хоть весь Ноттинг-Хилл, никто здесь дыма не заметит.)

– Про некоторые несчастья, – вздыхает Каролина, – хочешь не хочешь, а услышишь.

И она театрально указывает пальцем вниз, сквозь пол, сквозь изъеденный древоточцами дом миссис Лик, в прихожую, где сидит со своими газетами полковник…

– Но почему ты назвала моего… моего компаньона «старым Рэкхэмом»?

– Так ему же лет сто, верно? Помню, еще матушка моя мазалась при особых случаях духами «Рэкхэма». – Каролина щурится, вглядываясь в далекое, точно Луна, воспоминание. – «Одного флакона хватает на год»!

– Нет-нет, – говорит Конфетка (делая мысленную заметку – посоветовать Уильяму убрать из его рекламы этот пошлый девиз), – меня… меня содержит не отец, а сын. Тот, который остался в живых. И компанией он начал управлять только в этом году.

– И как он с тобой обходится?

– Ну… – Конфетка указывает на широкую юбку своего дорогого наряда. – Сама видишь…

– Тряпки ни хрена не значат, – пожимает плечами Каролина. – Может, он кочергой тебя охаживает или заставляет подметки его лизать.

– Нет-нет, – торопливо заверяет ее Конфетка. – Я… мне жаловаться не на что.

На нее неожиданно нападает потребность опорожнить мочевой пузырь, желание поскорее уйти отсюда (здесь она писать не станет, только снаружи!). Однако Каролина, дай ей бог здоровья, еще не закончила.

– Ах, Тиша, какое же счастье тебе привалило!

Конфетка поерзывает в кресле:

– Я бы пожелала такого же каждой женщине.

– Да и я бы тоже! – ухмыляется Каролина. – Но только, чтобы поймать такую удачу за хвост, надо ж хоть какие-никакие достоинства иметь, изящность, что ли. А шлюшки вроде меня… нам настоящего джентльмена порадовать нечем – разве что вот тут, – (она похлопывает по постели), – да и то ненадолго, пока он сам себя морочит.

Глаза ее чуть скашиваются к носу – от удовольствия: она понимает вдруг, что сказала нечто по-настоящему умное.

– Вот верное слово, правда, Тиш? «Морока», вроде как помраченье ума. Если мне удается заловить мужика, пока у него хер стоит, – все, он мой. И голос-то у меня тогда что твоя музыка, и хожу я, будто ангел по облаку, и титьки мои напоминают ему про любимую няньку, и в глаза он мне глядит так, будто сквозь них рай небесный видать. А как только у него эта штука обмякнет… – Она фыркает и, изображая угасшую страсть, поднимает перед собою руку с обвисшей в запястье ладонью. – Тут я ему и разонравилась, потому как слова говорю какие-то нехорошие! И хожу-то как шлюха! И буфера у меня как пустые мешки! Глянет он мне второй раз в лицо и что увидит? Самую грязную поблядушку, за какую когда-нибудь хватался, забыв напялить перчатки!

Каролина с веселым вызовом улыбается, смотрит в лицо подруги, ожидая от нее такой же улыбки, – и пугается, увидев, что Конфетка, прикрыв ладонями глаза, заливается слезами.

– Тиша! – в замешательстве восклицает она и, подскочив к Конфетке, кладет ладонь на ее содрогающуюся спину. – В чем дело, я чего-то не так сказала?

– Я больше не подруга тебе! – всхлипывает Конфетка. – Я стала тебе чужой, а дом этот ненавижу, ненавижу его! Ах, Кэдди, ну как ты можешь даже смотреть на меня? Ты бедствуешь, а я живу в роскоши. Ты связана по рукам и ногам, а я свободна. У тебя открытая душа, а в моей – одни тайны. Одни интриги да происки, и ничто не интересует меня, если оно не касается Рэкхэмов. Каждое мое слово я обдумываю, прежде чем выговорить его, не раз и не два. И ни одно не идет от самого сердца… – Она стискивает кулаки и яростно вдавливает их в мокрые щеки. – Даже эти слезы – подделка. Я решила пролить их, чтобы на душе стало легче. И сама я подделка! Подделка! Подделка до мозга костей!