Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Конфетка рассматривает рисунки на письменном столе Софи. Рядом с каждой символической лошадью нарисованы три человеческие фигуры: одна маленькая и две большие. Даже Конфетке, которая видит рисунки вверх ногами, ясно, что мужчина в темной одежде и цилиндре – это, конечно, Уильям, а девочка кукольного размера с недостаточным числом пальцев – Софи. Но кто женщина в этой триаде? На рисунке у нее лицо в форме сердечка и голубые глаза Агнес, но она высокого роста, почти как Уильям, и ее пышные волосы нарисованы красным карандашом. Конфетка взволнована, но тут же замечает, что на столе нет желтого карандаша, только красный, синий и серый. И кто знает, может быть, для нее все взрослые одного роста?

– Ну хорошо, – произносит Конфетка, пожимая плечами, – возьмемся за арифметику.

В этот день Уильям Рэкхэм сам отвечает на письма. Пишет с трудом; пальцы не слушаются, но он управляется. Положив искривленный безымянный палец на средний, он следит, чтобы кончик пальца не смазывал чернила, и, держа перо почти вертикально между большим и указательным, добивается приличной плавности.

«Я прочел Ваше письмо», – пишет он и думает: а теперь, черт побери, отвечаю…

Непосредственная связь между мозгом и пером восстановлена, хоть и довольно замысловатым образом.

Плевать на неудобства. Зато, какое счастье быть независимым и иметь возможность прямо разъяснить этому прохвосту Панки, что есть что, – без Конфеткиной редактуры, которая делает его слова беззубыми. Некоторые люди заслуживают того, чтобы им показали зубы! Особенно Гроувер Панки! Если «Парфюмерному делу Рэкхэма» суждено войти в следующий век и дальше, то сейчас руль должен быть в крепкой руке – руке, которая не приемлет таких штучек! Как он смеет, этот Панки, заявлять, что слоновая кость обязательно будет давать трещины, если обтачивать ее так тонко, как то необходимо для баночек Рэкхэма?

«Возможно, в последнее время Вы используете низкосортных слонов? – царапает он. – Баночки, которые Вы мне показывали в Ярмуте, были достаточно прочными. Предлагаю Вам вернуться к слонам той породы.

Ваш…»

Ладно, допустим, что ненадолго «ваш». Но на свете не один торговец слоновой костью, мистер Гроувер Ханки-Панки!

Уильям ставит подпись и хмурится. Подпись выглядит нехорошо; это детская имитация его прежней подписи, хуже даже самых сонных подделок Конфетки. Ну и что? До того как он взял в свои руки «Парфюмерное дело Рэкхэма», он подписывался не так, как потом, а росчерк пера под письмами, которые он писал в школе, имеет мало общего с подписью на свидетельстве о браке. Жизнь идет. Перемены постоянны, как сказал сам премьер-министр.

Он запечатывает письмо. Хочется сразу отправить его, поспешить на Портобелло-роуд и бросить в первый же почтовый ящик – на случай, если Конфетка неожиданно явится в кабинет. В любом случае ему полезно пройтись по свежему воздуху. После вчерашнего тарарама он не находит себе места, ищет повод выйти из этого мрачного дома, пройтись по людной улице, упругой походкой пройтись. Так что: остаться дома или выйти?

Он тянет время, и удовлетворение от взбучки, которую он задал Панки, улетучивается, как эссенция туберозы с носового платка. Начинаются размышления о долгом и тяжком пути, проделанном с той поры, как он взялся за это парфюмерное дело.