Сепсис - Элина Самарина (2005)

Влада беззвучно плакала. И по привычке, оставшейся с детства, — когда была очень обижена, накручивала локон на палец… «Почему так все произошло? Почему с ней? И зачем теперь жить? Для чего?.. Для кого?.. Ой, как похолодели пальцы?.. Нет, не пальцы. Только один. Который перетянут петлей волос. Он был ледяным…» Выкрутив палец из тенет, она снова всхлипнула. Механически потирала подушечку затекшего пальца. Почему-то мысли перекинулись на чепуху: «Вспомнила, читала где-то, как японец перетянул палец ниткой, прекратил доступ крови, палец воспалился и отмер. А потом развязал нитку и пошла зараженная кровь по организму, по капиллярам, по венам, по сосудам… Потекла смертная кровь — черная, холодная, смешиваясь со здоровой, бурлящей, живой… И подавила эту, живую. Заразила ее. И не стало человека. Вот так и та женщина… как ее? Как же ее звали… А что сказала врач: «Она уже ничего не чувствует! Никаких забот, никаких проблем»… Ох, как болит сердце! Боже, как вынести эти муки! За что это мне?! За что, Господи!»

Опять зэками из «воронка» пошли слезы. Не капали, а гладко скользили по проторенной дорожке, увлажняя волос, просачиваясь на подушку. Ох, как хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть этих удаляющихся родных спин! Но как закроешь ТЕ глаза? У них нет век, они даже не слезятся. Картинка неумолимо четкая и беспощадная.

В эти таинства вторгся бесцеремонный голос:

— Двенадцатая камера — на прогулку!

Зашевелились обитатели камеры, задвигались. Охая, причитая, ворча, посмеиваясь, поругиваясь…

— Пошли, Владуся, проветришься, — непривычно доброе лицо Феди склонилось над ней.

— Нет, не пойду я никуда… Не хочу, — слабо ответила Влада и закрыла лицо руками. Никого не хотела она видеть и слышать. Ей остаться бы одной… Со спинами мальчиков.

Федя сочувственно вздохнула и тоже осталась.

— Нет, ты иди. Иди, пожалуйста. Прошу тебя, иди… — молила Влада.

— Ага. Я уйду, а ты что-нибудь… Плюнь ты на него. Плюнь и разотри! У тебя еще в жизни знаешь какие будут. Пошел он…

— Прошу тебя, я хочу побыть одна…

— А ты не сделаешь… глупостей? Не натворишь?

— О чем ты? — Влада повернула заплаканное, но искренне удивленное лицо.

Федя успокоенно отошла.

Оставшись одна, Влада вновь стала прокручивать в сознании свою жизнь. Виделся ей и Алексей — почему-то смеющийся, веселый, озорной. Почему он изменился? И почему изменил?! А может, она, Влада, виновата? Но в чем?

Опять палец замельтешил в волосах — накручивал петлю, затягивал ее и отпускал… Снова затягивал, чтобы было чуточку больно, но только чуточку, потому что боли она боялась. «Никаких страданий она не чувствовала. «Страдания» были только, когда она поранила палец и он воспалился», — прозвучал в памяти голос врача. Наверное, она иронично говорила о страданиях. Ведь поранить палец — это же совсем не больно! Сколько раз Влада царапалась, кололась…

Вдруг, как озарение, блеснула чудовищная, кощунственная, богопротивная мысль, на миг заслонившая уходящие спины сыновей. Как вспышка, блеснула, оставив после себя короткий мрак. И снова засветился экран с удаляющимися Даней и Ником. Но они уже были дальше… Уже стали меньше. Уже не могла она разглядеть деталей — отогнутого воротника у Дани и отпоровшегося ременного хлястика у Ника… Вот, оторвался хлястик, а зашить некому…

Та, озарившая, мысль стала опутывать ее сознание, забирать в плен. Снова, как ошпарилась, прикоснувшись к ледяному пальцу. Влада поднялась, оглядела камеру. В самой глубине был постоянный полумрак. Туда свет не доходил. Там было темно и хорошо.

Она сосредоточенно и целеустремленно подошла к своему месту — самому удобному, единственному, где были простынь и наволочка. Все это собрала и перенесла туда, во мрак. Спешила, боялась, что закончится прогулка, вернутся сюда все… эти. Как ей хотелось быть одной. Со своей картинкой… Нет, скорее, как ей не хотелось быть!