Сепсис - Элина Самарина (2005)

Этот образ, казалось, навечно застыл перед ее взором. Глаза ее видели все: стены, простынь, обшарпанную стойку нар. Но эти детали расступались, отодвигались, открывая оторванный хлястик с тремя кончиками нити…

* * *

Бесился Алексей: врачи настаивали на повторной операции. Те препараты, которыми лечили его глаза, способствовали заживлению, но они же — если вовремя не вмешаться — могли привести к отслоению сетчатки. Срочно нужно было вылетать. А вопрос с Владой не решался. Вернее, решался: уже твердо обещали ее выпустить. Но процедуры затягивались. Хотя обещали твердо! Так что можно было вылететь.

Бесился и Павел. Кулиш заверил, что через пять-шесть дней Бравина будет на свободе. Но теперь — никаких контактов, никаких свиданий! Иначе можно все испортить. Он, Кулиш, тогда за последствия не ручается. Никаких контактов! Всего-то навсего пять-шесть дней. Максимум — неделя! Этими ухищрениями Кулиш создавал видимость огромных, почти неподъемных проблем, которые он должен преодолеть.

И эти пять-шесть дней решили все!

* * *

Вытянув из простыни нитку, Влада туго затянула петлю на фаланге пальца.

Через три дня плененная фаланга воспалилась и слегка раздулась. Влада сняла петлю.

Как только открылись «шлюзики», обезумевшая в принужденном застое кровь — холодная, мутная, агрессивная — устремилась привычными путями к сердцу, к мозгу, отравляя и замутняя кровь живую.

Влада почувствовала легкую тошноту, закружилась голова, растерянно засбоило сердце. Воздух стал вязким, тягучим и непослушным.

Никакой боли она не почувствовала. Только очень хотелось спать. Закрыть глаза и уснуть…

Казалось, Земля замедляет свое вечное движение: медленнее, медленнее, медленнее…

И все…

Недовершив оборота, Земля остановилась. Замерла.

* * *

Федя тоже переместилась в глубь камеры. Она уже примирилась с тем, что Влада не отвечает на ее вопросы, не ест… Только изредка просит воду. А когда на третий день она потеребила Владу за плечо, то словно обожглась: тело было горячим, как кипяток.

* * *

Она лежала в той же палате, на той же кровати. Только не знала этого. Уже пятый день Влада была без сознания. Равнодушные санитарки оставляли на тумбочке еду, а вечером уносили нетронутой. Совершая обход, врач бросал мимолетный взгляд: хм… пока еще жива. Никто не мешал ей умирать.

— Говори! Говори скорей! — истово шептали потрескавшиеся губы, а пламенеющие от жара уши жадно вслушивались, ожидая отзыва на их пароль. Но слышали только безмолвие.

— Ну говори же! Говори скорее! Родной мой, говори!

Молчал Алексей. Единственный любимый человек во всей Вселенной. Не было его во Вселенной, в которую уже взлетала она.

Эпилог

Она ушла из жизни тихо, на цыпочках. Но смерть ее громом прогремела для двух человек.

В похоронах Павел не участвовал. Не мог он включиться в официальную процессию: не его это была «территория». Но тайно следовал за печальным шествием. Момент погребения наблюдал издалека и пометил для себя ориентир: бронзовый ангел между двух уже облетевших лип. По этим заметкам и нашел.

Если Бог придумал пасмурь для скорби, то это было то самое место и то самое время. Серые, клочковатые тучи неслись, гонимые холодным ветром, задевая верхушки серых деревьев. Злые мелкие капли вбивались в посеревшие обелиски, стучали по стволам скрипящих деревьев. Неподалеку от Павла на покосившемся, прогнившем кресте сидел ворон, кося на пришельца наглым немигающим взглядом.

Сдерживая клокочущие всхлипы, Павел приближался к одру Влады. Холмик уже успел утратить свежесть. Как и прочие могилки, он посерел и буднично вписался в угрюмый пейзаж. И может, засомневался бы Павел — тот ли это холмик, если бы не веточка гиацинта. Сегодняшняя, недавно принесенная. Единственное яркое пятнышко, не утонувшее в сером однообразии.