Красные листья - Полина Саймонс (1999)

Пожав плечами, Кристина распечатала открытку и немедленно пожалела, что пожала плечами, но не потому, что это выглядело невежливо по отношению к подарку, а потому, что левое плечо у нее горело от боли.

Вчера, возможно, эта пятнадцатидолларовая бутылка «Южного комфорта» ее бы и обрадовала. Все не так скучно было бы на праздники. Если бы только Кристине не исполнялся сегодня двадцать один год, если бы не Альберт, который звал в Канаду, а сам собирался сделать что-то совсем другое, и если бы не тот факт, что она едва не погибла, и именно сегодня. Если бы не все это, Кристина Ким пришла бы в восторг, получив от близких друзей в подарок бутылку «Южного комфорта».

— Ребята, это просто здорово! — сказала она, глядя на их разочарованные лица. — Это здорово. Чудесный подарок. А на то, что у меня такой вид, не обращайте внимания. У меня все болит, буквально все. Понимаете? Пришлось выпить, перед тем как спуститься к вам, чтобы унять боль. Поэтому, наверное, могло показаться, что я не испытываю благодарности. Но я испытываю. Еще как испытываю. Это действительно фантастика.

Она наклонилась вправо и поцеловала Конни в щеку. Затем наклонилась в другую сторону и поцеловала Джима в губы. Альберт сидел напротив, встать ей было трудно, а он сам не сдвинулся с места, так что она только сказала:

— Спасибо, Альберт.

И он ответил:

— Пожалуйста, Кристина. Нам очень приятно.

— Крисси, как же ты будешь играть в баскетбол? — спросила Конни. — Посмотри на свою руку. Ты что, не собираешься с этим ничего делать? Я бы на твоем месте немедленно отправилась в травмпункт или больницу. Тебе ведь может стать совсем плохо. Если нужна помощь, я всегда готова.

Кристина беспечно взмахнула здоровой рукой:

— Дриблинг я делаю вот этой рукой, а вторая рука мне вовсе и не нужна.

— Тебе она нужна для бросков, — сказал Альберт.

— Я могу спокойно бросать и одной рукой, — сказала Кристина. — Пусть команда Ю-Пен получит фору, она ей совсем не помешает.

— Но это не так-то легко играть одной рукой, — отрывисто бросил Джим.

— Я и не говорю, что очень легко, но возможно, — сказала Кристина, изображая искреннюю улыбку. Никто не должен подозревать, как она страшно напугана своими травмами, тем, что это может воспрепятствовать ее занятиям баскетболом.

Немножко развеселившись, Кристина заговорила о рождественской елке, которую скоро начнут устанавливать на площади Дартмут-Грин. Но поскольку Джим был еврей и ему было мало дела до Рождества, тему пришлось сменить, и они заговорили о «Списке Шиндлера», о том, как они не могут дождаться, чтобы посмотреть этот фильм. Потом они поговорили о Лорене Боббит, которая лишила своего спящего мужа мужского достоинства, и о братьях Менедес, которые устроили разборку со своими родителями. Альберт назвал их омерзительными.

— Знаете, — сказала Конни, — ходят слухи, что один из братьев был… то есть и остается, конечно… гомиком, и он не хотел, чтобы об этом знал его брат, а отец, говорят, угрожал ему, что расскажет, так что…

— Даже если это все и правда, почему же тогда и второй брат принимал участие в бойне? Ему-то зачем это было нужно? — спросил Альберт. — Если вы спросите меня, я отвечу: ерунда все это. Подумаешь, гомик! Вон Френки, он же не собирается из-за этого убивать своих родителей?

— Ничего себе примерчик, — сказала Кристина. — Френки у них единственный ребенок.

— Он слишком занят в своем Дафиголе, чтобы думать об убийстве родителей, — сказала Конни, по-своему сократив название Дартмутского филиала организации гомосексуалистов и лесбиянок.

Все заулыбались.

— Не будь так уверена, — сказал Джим. — Кто знает, какие секреты бывают в семьях? Попробуй разберись, что там творится — внутри любой семьи.

— Это верно, — тихо согласилась Кристина. У нее болело абсолютно все.