Жизнь сначала - Татьяна Успенская-Ошанина (2008)

— Не любишь. Сюсюкаешь. Меня не видишь, не знаешь, не понимаешь. — Молчит. Резко добавляет: — Я хочу спать, Гриша, у меня завтра трудный день.

— Нет, погоди! Как ты смеешь оскорблять меня?!

— Разве?

— Если бы ты считала, что я не люблю тебя, давно выгнала бы меня!

— Я выгоняла, ты не уходишь. Впрочем, зачем расходиться? Нужна же тебе домработница! К тому же я принимаю твоих приятелей и твоего папика. — В голосе её ирония. — К тому же ты боишься ночей, я согреваю тебя своим телом.

— Это я согреваю тебя, это ты боишься ночей!

— Да, согреваешь. Да, не ты, я боюсь ночей, поэтому не рву с тобой. Ты нужен мне для ночей. Днём я не боюсь, днём не страшно, а ночью… когда я одна… мне мерещатся мои родители, как они погибли…

— Как они погибли? — спрашиваю я досадливо.

— Много же понадобилось лет, чтобы… — Она замолчала. Сказала буднично: — Их убили.

— Кто?

— Не знаю. По-видимому, тот, кто приказал сдать установку раньше времени, не готовую, не проверенную. Установка взорвалась. Они оба были физиками. — Она замолкает, молчит долго, потом говорит: — Я хочу спать, Гриша, у меня завтра трудный день, а время, Гриша, стучит. Ты-то выспишься до двенадцати. — В её голосе звучит неприязнь, а может, жалость, а может, боль, а может, всё вместе.

— Ты меня никогда не любила, — говорю я. — Ты всю жизнь любишь бывшего мужа.

Она молчит.

— Поэтому у нас не получилась жизнь, — говорю я. — Мне всё время приходилось преодолевать тебя, твою нелюбовь.

— Был период, любила, — говорит она. — В память о том периоде не расхожусь.

— Когда? — спрашиваю жадно. Она не отвечает, я опять начинаю жаловаться: — Не вижу ничего, я ослеп.

— Я знаю, — говорит она. Просит: — Давай спать, Гриша. Поговорим на свежую голову.

— У меня свежая голова.

— У тебя. Конечно, это самое главное. А у меня сонная, уставшая. А у меня замученная. Я должна поспать.

Снова иду в кухню, снова пью воду. Мне холодно. Меня знобит. Я не усну.

Что со мной? Я не понимаю.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Папик позвонил в мастерскую:

— Предлагается внеочередной матч века. Сегодня.

— Я не могу, мы с Тошей идём в театр.

— Подумаешь, пойдёте в другой раз. Ты же сам зависишь от Жэки.

— При чём тут Жэка? Какое он теперь имеет ко мне отношение? Сидит в своём министерстве и сидит.

Папик засмеялся.

— Именно теперь он и имеет к тебе самое прямое отношение, он готов включить тебя в престижную поездку.

— Зачем мне какая-то поездка? Да ещё и престижная? Я не хочу никуда ехать.

Снова папик засмеялся.

— В Союз, сынок, ты бы и так вступил! Там уже всё было решено. Дело в том, что Жэка сидит теперь на международных связях.

— Ну и что?

— А то. Я уже закинул удочку. Формируется группа художников для поездки в Америку на полгода. Ну как бы — «Америка глазами русского художника». Ты всё жаловался — приглаживают! Валяй, что видишь, то и изображай! Всю гниль, все пороки.

— А если там нет гнили?..

Папик по обыкновению перебил:

— Э-э, где же это нет гнили, пороков и боли? Этого добра везде хватает, как и больной печени, съеденных зубов, желчи… Вернёмся к нашим баранам. Жэка очень просил, чтобы именно ты был. Он к тебе относится по-особому, говорит: «интеллигент», «мягкий», «деликатный». Говорит, в теннис в полную силу может играть только с тобой, только с тобой он раскован.

— Я не могу. Тоша с большим трудом достала билеты, сам знаешь, что делается на Таганке. Высоцкий в главной роли, она очень хочет.

— Ну и пусть себе идёт!

— Она со мной хочет!

— Чепуха. Спектакль-то она увидит?! А с кем, разве важно? Ты же посмотришь в другой раз, обещаю достать билеты. Могу достать и два, и четыре. Давай организуем культмассовый поход — мы с мамой, вы — с Антониной. На следующий спектакль и двинем.