Шагая по влажному от мокрого снега асфальту и ежась в тонком, но красивом бардовом пальто, Татьяна все сильнее убеждалась, что по понедельникам не бывает хорошей погоды. Она натянула поля горчичной шляпы на уши, чтобы защититься от всепронизывающего ветра, и затянула потуже ворсистый шарф. С плеча на толстой позолоченной цепи свисала маленькая сумочка круглой формы с фермуаром. Под пальто она надела обтягивающее черное платье, строгое, но не скрывающее красоту женской фигуры, а ноги обула в кожаные сапоги на высоком каблуке. Так она теперь редко одевалась и даже себе не могла объяснить, почему решила вырядиться. Просто ее впечатлил стильный и внушающий уважение образ Муравьевой. Хотелось ему соответствовать.

Русик тоже напялил на себя все самое лучшее. Специально для этого вечера купил коричневую рубашку и бордовые брюки по совету продавца-консультанта, которому рассказал о предстоящем свидании, но ботинки не удосужился даже почистить.

Они договорились встретиться у памятника бракосочетанию Пушкина и Гончаровой. Для Русика это место что-то символизировало. Они пришли раньше назначенного времени минут на пятнадцать. Оба заметно волновались. Парень, как кот ученый, с руками за спиной наматывал круги вокруг памятника, а Татьяна стояла перед. Разговаривать обоим не хотелось. Девушка втягивала голову поглубже в шарф и наблюдала за тем, как рассеивается в сгущенном холодном воздухе пар изо рта.

Тут она увидела их, шагающих по неровной брусчатке, повернувших друг другу лица, смеющихся заливисто и никуда не спешащих. Муравьева снова была в платке и пальто. Вышагивала, как лань, изящно переставляя длинными ногами на тонких шпильках. Вадим, как всегда неряшливый, но самоуверенный, делал нечастые длинные шаги, проходя за раз почти метра два. Он специально шел медленно, чтобы Муравьевой не приходилось его нагонять. Внезапно она споткнулась, уткнувшись каблуком в щель между каменными брусками. Парень ловко подхватил ее за талию и за руку. Оба весело рассмеялись лицом к лицу. Подержав ее пару секунд, он аккуратно поставил девушку на место. Муравьева благодарно ему улыбнулась, поправляя платок. В Татьяне взорвался вулкан.

Внешне она осталась неподвижной, словно замороженной, но внутри все бурлило и без пламени сжигало по очереди внутренности, начав с сердца. Боль разлетелась по нервным окончаниям во всем теле. Грудь распирало от злости. Она со всей силы стиснула зубы, прикусив губы, чтобы не выпустить отчаянный крик на всю улицу. Острый комок подступал к горлу. В голове крутилось только: «Они специально надо мной издеваются!».

Парень с девушкой остановились в метрах пяти от памятника и оба застыли на месте, увидев искаженное от ненависти лицо. Вадим смотрел во все глаза, будто не верил им. Татьяна вскрикнула, метнув яростный взгляд в Муравьеву:

— Зачем ты его привела?!

Вадим мотнул головой обескураженно, нахмурив брови, и опустил руки. Русик, появившись из-за памятника, остолбенел и уставился в недоумении на подругу, украдкой поглядывая на Муравьеву. Та задержала дыхание в растерянности и приоткрыла рот, которым не могла ничего произнести.

— Подсолнух… — слегка наклонившись корпусом вперед, начал Вадим, немного придя в себя, но брови его продолжали хмуриться, а глаза дрожать от волнения и недоумения.

— Никакой я тебе не Подсолнух! — отмахнувшись от него рукой, ответила криком Татьяна. — Что ты здесь делаешь? Я не с тобой назначала встречу!

Вадим снова отклонился назад и разинул рот в попытке что-то сказать, но не смог. Язык, оказавшись непригодным, провел кончиком снизу по верхним зубам. Парень закрыл рот, отвел глаза в сторону и закачал головой вверх-вниз, как собачка, которую ставят для успокоения на торпедо автомобилисты. Он положил руки на бока. Вес перевел на левую ногу, согнув в колене правую. Втянул щеки. Кожа лица натянулась на выпирающие скулы, придав парню болезненный вид.

— Ясно, — сказал он тихо, продолжая кивать и глядеть в землю. — Ясно.