Протекционизм и коммунизм - Фредерик Бастиа (2011)

А между тем 24 февраля я опасался, как и многие другие, что нация не готова управлять собой. Я боялся, и должен в этом признаться, влияния греческих и римских идей, навязанных всем нам университетской монополией, идей, коренным образом исключающих всякую справедливость, всякий порядок, всякую свободу, идей, ставших еще более ложными в господствующих теориях Монтескье и Руссо. Я боялся также болезненного террора одних и слепого восхищения других, внушенных воспоминанием о Первой республике. Я говорил себе: пока будут существовать эти достойные сожаления ассоциации идей, мирное властвование демократии над самой собой ничем не обеспечено и неопределенно.

Однако события не пошли в русле подобных предчувствий. Республика была провозглашена, и чтобы вернуться к монархии, понадобилась бы революция, а то и две-три революции, потому что претендентов на престол было несколько. Кроме того, все эти революции были бы лишь прелюдией к новой революции, ибо конечный триумф республиканской формы правления есть необходимый и неизбежный закон социального прогресса.

Да избавят нас Небеса от таких невзгод и бед! У нас республика, так будем же в ней оставаться, ибо рано или поздно она все равно вернется. Будем в ней оставаться, так как покинуть ее значит снова открыть эру потрясений и гражданских войн.

Но чтобы республика удержалась, нужно, чтобы народ любил ее. Нужно, чтобы она пустила множество глубоких корней в массы и тем стяжала их всеобщую симпатию. Нужно возродить доверие, сделать плодотворным труд, дать возможность капиталам создаваться и расти, повышать заработки, облегчать жизнь, добиваться того, чтобы страна была горда своими успехами и показала Европе все великолепие подлинного величия, справедливости и нравственного достоинства. Поэтому давайте представим себе политику мира и свободы. Какова она?

Мир и свобода! Конечно, не найдется двух других более высоких целей, достижение которых обеспечивает социальный порядок. Но что общего могут они иметь с холодными цифрами самого заурядного бюджета?

Ах, связь тут есть, притом связь тонкая – можно сказать, интимная. Война, угроза войны, переговоры, могущие привести к войне – все это может реализоваться лишь в силу крохотной статьи, как бы включенной в толстый том бюджетного документа – страх налогоплательщика. Таким же образом я могу предложить вам вообразить, что вас угнетают и что резко ограничена свобода граждан, руки и шея которых скованы цепями – все это порождается и поддерживается бюджетными выручками.

Покажите мне народ, который снабдил себя институциями такого сорта, что граждане не могут думать, писать, печататься, преподавать, трудиться, обмениваться, собираться вместе без того, чтобы всякий чиновничий сброд чинил им во всем этом преграды и гадости. Я тотчас скажу вам, что народ этот отягощен налогами.

Ибо я могу понять, что жить в мире со всеми не стоит ровно ничего. Но я не могу понять, почему я должен ввязываться во всякие распри да еще и дорого платить за это либо ради нападения, либо ради обороны.

Я вижу также, что быть свободным – это быть свободными без каких-либо расходов. Но я никак не могу понять, почему государство грубо подавляет мою свободу и почему я обязан дать ему в руки дорогостоящие орудия подавления, изготовленные за мой счет.

Давайте подумаем об экономности. Давайте поищем ее, ибо она есть единственный способ удовлетворить народ, побудить его любить республику, заглушить, благодаря симпатии масс, дух революционной смуты. Давайте поищем и найдем бережливость и экономность, и тогда мы получим вдобавок мир и свободу.

Экономность подобна личному интересу или личному проценту. Таковы две самые тривиальные движущие силы, но они способствуют развитию принципов более благородных, чем они сами.