Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Когда я увидела Тауэр, у меня перехватило дыхание. Это было невероятно жуткое место: снаружи – мрачно-серое, а изнутри – залитое кровью. Даже стоя на улице, я ощущала немыслимые страдания, пропитавшие стены этой тюрьмы, и мне не хотелось, никак не хотелось входить туда. Я почувствовала, как платье под мышками и на спине пропитывается потом, и мне стало ужасно стыдно, когда я подумала о том, что прачка увидит эти свидетельства моей трусости. В конце концов, я ведь не была узницей Тауэра – мне разрешено было приходить и уходить в любое время, потому как королева Мария издала соответствующий указ, дозволяющий мне и жене Амброуза посещать наших мужей, когда на то будет наша воля. Мне не приходилось каждый день смотреть из окна на эшафот, напоминание о том, что этот день может стать для меня последним. Но такова была участь Роберта, и днем и ночью переживавшего этот кошмар, снова и снова. Я как законная его супруга обязана была навестить его. Я должна была собрать в кулак всю свою волю – ради него! – и оставить страх за пределами этих стен.

Я заставила себя глубоко вздохнуть, напомнив себе о том, что я – взрослая женщина, а не ребенок, мне уже двадцать один год. «Ты можешь!» – сказала я себе, не вполне уверенная, что так оно и есть, расправила плечи, прижала покрепче к себе корзинку с гостинцами и вошла в ворота этого ада, хранилища людских несчастий. «Пожалуйста, Господи, – мысленно взмолилась я, – не дай мне опять подвести Роберта, не допусти, чтобы я снова его разочаровала!»

К моему безмерному облегчению, его держали не в подземелье и даже не в кандалах и не подвергали бесчисленным пыткам, которые мне снились. Он делил со своими братьями просторную камеру, которая была обставлена не без роскоши. У них были книги, колоды карт, доска для игры в шахматы, лютня, несколько вирджиналов с клавишами из слоновой кости и даже пара теннисных ракеток. Кормили их неплохо – на столе лежала огромная головка сыра и стояла миска с яблоками. Как я позднее узнала, яблоки предназначались для дикобразов – братьям разрешалось посещать тауэрский зверинец, а Роберт обожал дикобразов, потому и подкармливал их всякими фруктами. Широкие кровати с пологами, на которых братья Дадли спали по двое, были застелены бархатными покрывалами, под ними скрывались вполне приличные матрасы и подушки, ничуть не походившие на те набитые соломой и кишащие блохами тюфяки, которые представали перед моим внутренним взором, когда я думала о темнице. В камере даже жила пятнистая гончая по имени Хьюго, которая лежала у камина и лениво помахивала хвостом. К ним приставили мастера Тамуорта, верного камердинера Роберта. Кроме того, они явно не испытывали недостатка в одежде, судя по выглядывающим из приоткрытых сундуков небрежно уложенным туда нарядам. Хотя я никак не могла взять в толк, зачем заключенному Тауэра мог понадобиться, скажем, узорчатый бордовый атласный камзол или бархатный наряд цвета молодого вина. На спинках кресел, стоявших у камина, висели отороченные мехом бархатные ночные рубашки ярких цветов и домашние туфли с золотой вышивкой, самоцветами и кисточками.