Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим (1972)

Скажи: он умер от смертельных ран

Иль задушил его судьбы аркан?

Ответь мне словом ясным и правдивым:

Быть может, сын мой уничтожен дивом?

Где ты без всадника нашел коня?

Скажи мне: где Бижан? Не мучь меня!»

Сказал Гургин: «Вот речь моя прямая.

Себя возьми ты в руки, мне внимая.

Сейчас о том слова произнесу,

Как с кабанами бились мы в лесу.

Узнай о происшествии тяжелом,

О, богатырь, владеющий престолом!

Достигли мы армянской стороны,

Где буйствовали эти кабаны.

Растоптанных полей, побитых пашен

И рощ поваленных был облик страшен.

Здесь превратились кабаны в господ,

Постигло злое бедствие народ.

Когда мы копья подняли и с криком

Вступили в битву в этом месте диком,

Предстал кабан, огромный, как скала,

За ним — другие, злобным нет числа.

Как львы, чьей доблести чужда пощада,

Громили мы вдвоем кабанье стадо,

Свалив их к кучу, мощны и крепки,

Мы вырвали у кабанов клыки.

Оттуда мы в Иран коней помчали,

Охотились, не ведая печали.

Онагр из чащи выбежал на луг,

Как дивный идол, появился вдруг.

Сед, как Гударз, он мчался — беломастный,

Казалось, это сам Фархад прекрасный!

Иль то коня Бижана был собрат?

При этом, как Симург, он был крылат!

С ногами, как у ветра, с гривой львиной,—

Как будто с Рахшем крови был единой!

Он встал, как слон, пред нами, а Бижан

Тотчас накинул на него аркан.

Онагр-красавец вырвался из плена,

Бижан вдогонку ринулся мгновенно.

Бежит онагр, а верховой — за ним.

От бега на лугу вздымался дым,

И волны праха друг на друга лезли,

И тот онагр и твой Бижан исчезли,

В их поисках прошел я сто дорог,

Мой конь от долгих странствий изнемог,—

Простыл Бижана след, лишь вороного

Я встретил, изнуренного, больного.

«Но где Бижан, — я думал в этот миг,—

Онагра он догнал иль не настиг?»

Я поисков не прекратил, однако,

Я пробыл там до наступленья мрака.

Я понял: нам дорогу преградив,

В онагра обратился Белый див!»

Внимал отец, внимал, утратив сына,

И усомнился в чистоте Гургина.

Рассказ, хотя и полон был прикрас,

До глубины души его потряс.

Смущенье скрыть стараясь безуспешно,

Гургин дрожал, а сердце было грешно.

Подумал Гив, что речь его — обман,

Что глупо так не мог пропасть Бижан.

Старался Ахриман, исчадье скверны,

Чтоб Гив, озлоблен, выбрал путь неверный,

Внушал ему: «За сына отомсти,

Те, кто врагам прощает, — не в чести!»

Терзался Гив, тоскуя и пылая,

Не сразу появилась мысль благая:

«Враг мира цель преследует свою.

Что пользы, коль Гургина я убью?

Что пользы, если я убийцей стану?

Иначе надобно помочь Бижану!

Лжецу могу я голову рассечь,

И даже стену рассечет мой меч.

Пойду, предстану взорам властелина,

Пускай вину он выявит Гургина».

Сказал Гургину: «Вижу твой обман,

Воистину ты злобный Ахриман!

О, где мой сын, мой шах, моя денница?

Бижану ты помог с дороги сбиться!

Меня поверг ты в страшную беду,