Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим (1972)

Тогда я кончу дни свои в позоре,

Я буду слезы лить в тоске и горе».

Сказал Пиран, владыку восхвалив:

«О шах, ты счастлив, мудр и справедлив.

Согласен я с реченьями твоими:

Лишь доброе ты защищаешь имя.

Но все-таки разумен мой совет.

Подумай прежде, чем ты дашь ответ.

Да, приговор ты изреки суровый,

Но виселице предпочти оковы:

Иранцам ты урок хороший дашь,

Не будут больше край тревожить наш.

Тот в книге дней исчезнет со страницы,

Кто попадет на дно твоей темницы!»

С той речью разум шаха был един,

Совет Пирана принял властелин…

Исполнился престол туранский света

От мудрого и доброго совета.

Афрасиаб заключает Бижана в темницу

Властитель Гарсиваза вызвал вновь:

«Оковы и темницу приготовь.

Ты нечестивца с этого мгновенья

Держи в наручниках, чьи тяжки звенья,

Их заклепай, и друга Манижи

Цепями с головы до ног свяжи,

И брось вниз головою в подземелье,—

Да позабудет счастье, свет, веселье!

За камнем, что зиждителем небес

Из моря брошен был в китайский лес,[39]

Ты на слонах отправься с караваном

И привези: мы счет сведем с Бижаном!

Избавит нас тот камень от невзгод,—

В пещеру дива закрывал он вход.

Ты камнем завали нору темницы,

Да сохнет в ней иранец юнолицый!

Оттуда поспеши к блуднице в дом,

Покрывшей своего отца стыдом.

Лиши ее дворца, нарядов, свиты,

Венец у недостойной отними ты.

Скажи: «Такой ли ждал тебя конец?

Ты осквернила царство и венец!»

Пред всеми опозорен, я тоскую,

Склоняя голову свою седую.

Босую к яме ты приволоки:

Птенец попал не в гнездышко — в силки!

Скажи: «Была ты для него отрадой,

Теперь как сторож узника порадуй!»

От шаха удалился Гарсиваз,

Чтоб этот злобный выполнить приказ.

Богатыря, связав его цепями,

Поволокли от виселицы к яме.

Наручники надели на него,

И сталь цепей на теле у него.

Оковы заклепал кузнечный молот.

Несчастного, что был красив и молод,

Вниз головою бросили во тьму

И камнем завалили вход в тюрьму.

Затем с дружиною, как ветер гневный,

Ворвался Гарсиваз в чертог царевны.

Ее чертог разграблен был вконец,

Тот захватил кошель, а тот — венец.

В чадре, простоволосая, босая,

Царевна появилась молодая.

В пустыню Манижу поволокли,

И слезы по лицу ее текли.

Сказал ей Гарсиваз: «Живи в пустыне,

Ухаживай за узником отныне».

И вот осталась девушка одна.

Печали собеседница она.

Пустыней побрела в слезах и горе.

День миновал, и ночь минула вскоре,—

Она пришла к темнице поутру,

Отверстие прорыла в ту нору,

Ушла, когда заря зажгла все небо…

Как нищенка, просила всюду хлеба,

И, накопив за долгий день запас,

К темнице возвращалась в поздний час,

И опускала хлеб на дно, рыдая…

Так стала жить царевна молодая.

Гургин возвращается в Иран и лжет о судьбе Бижана

Семь дней в лесу Бижана ждал Гургин,

Семь дней в лесу он пребывал один,