Сталинград - Энтони Бивор (1998)

24 ноября фельдмаршалу исполнилось 55 лет. В этот день Манштейн наконец добрался до командного пункта группы армий Б. Генерал фон Вейхс, показывая ему оперативную карту с самыми последними изменениями, не скрывал, насколько серьезна ситуация. Только что поступил приказ из ставки фюрера, требующий от 6-й армии удерживать «сталинградскую крепость» и ожидать снабжения по воздуху. Манштейн, если верить его адъютанту, был настроен на удивление оптимистично. И даже 200-километровый разрыв между южным крылом сталинградского «котла» и группой армий А, действующей на Северном Кавказе, не поколебали его в решении разместить свой штаб в Новочеркасске – бывшей столице Донского казачьего войска. У главного входа он поставил часовыми казаков в папахах и форме вермахта. «Когда мы входили или выходили из здания, – писал впоследствии адъютант Манштейна, – они вытягивались в струнку и выпячивали грудь, словно перед самим его императорским величеством русским царем».[664]

Гитлер отдал строжайшее распоряжение скрывать от германского народа то, что 6-я армия под Сталинградом попала в «котел». Правда, в заявлении от 22 ноября он признал, что советские войска начали наступление на ее северный фланг. На следующий день, сразу после полного окружения войск Паулюса, в сводках с фронта упоминалось только о контратаках и потерях противника. По последним сообщениям можно было предположить, что наступление отбито и Красная армия несет большие потери. И только 8 декабря, через три недели после начала наступления русских, появилось подтверждение о прорыве противника южнее Сталинграда, однако по-прежнему не было даже намеков на то, что 6-я армия полностью отрезана. Эта иллюзия поддерживалась до самого января туманной формулировкой «войска в районе Сталинграда».[665]

Разумеется, помешать стремительному распространению слухов было невозможно. «Шестая армия окружена, – перешептывались раненые в госпиталях уже на следующий день после того, как русские прорвали фронт. – Это начало конца».[666] Попытки заставить солдат и офицеров молчать дисциплинарными методами давали прямо противоположный желаемому результат, а отсутствие достоверных сведений о положении соединений Паулюса усиливало тревогу в Германии. Родственники военнослужащих в письмах спрашивали своих сыновей, мужей, отцов и братьев, соответствуют ли слухи правде. «Люди говорят, – писал сыну кассир из Бернбурга, – что на вашем участке был прорыв…»[667]

Нацистские власти считали, что смогут скрывать правду до тех пор, пока группа «Дон» не подготовится к прорыву и Манштейн не вызволит 6-ю армию из западни, в которую она угодила. Между тем Паулюс, скептически отнесшийся к обещаниям Геринга снабжать 6-ю армию по воздуху, не мог не принимать во внимание доводы своего начальника штаба, утверждавшего, что они смогут продержаться по крайней мере до начала декабря. Именно к этому сроку Гитлер обещал разблокировать окруженную группировку.

Перед Паулюсом стояла дилемма, которую Штрекер назвал самым трудным вопросом для совести любого солдата: подчиниться абсурдному приказу вышестоящего начальства или нарушить его и действовать по собственному усмотрению.[668] Высшие офицеры, недолюбливавшие нацистский режим и презиравшие фюрера, надеялись, что Паулюс воспротивится его явному безумию и это приведет в движение все оппозиционные силы армии.[669] Они вспоминали генерала Ганса Йорка фон Вартенбурга – представителя немецкой традиции исторического мышления, который в декабре 1812 года отказался сражаться за Наполеона, после чего в Германии поднялась волна патриотических настроений. Аналогия была очень прозрачной. Зейдлиц не раз повторял имя Вартенбурга в разговоре с Паулюсом, пытаясь убедить его пойти на прорыв. Ему вторил полковник Зелле, начальник инженерной службы 6-й армии. Шмидт, напротив, считал, что «подобное нарушение приказа станет бунтом с политической окраской».[670]