Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

Целый день мы переезжали из одного женского общежития в другое. Почти три сотни браслетов – куда быстрее, чем у нас выходило со спаклами. Когда солнце пошло на закат, мы повернули домой. Новый Прентисстаун обратил помыслы свои к комендантскому часу.

Оба молчали.

– Что за день, а, ссанина? – через некоторое время не выдержал Дэйви.

Я не ответил, да он и не ждал.

– С ними все будет в порядке, – объяснил он себе. – Там целительницы снимут боль и все такое.

Цок, цок, цок, ехали мы.

Я слышал его мысли.

Смеркалось. Лица было не разглядеть.

Может, поэтому он Шума и не прятал.

– Правда, когда они ревут… – поделился Дэйви.

Я не ответил.

– Тебе что, вообще сказать нечего? – уже чуть свирепее вопросил он. – Молчишь себе и молчишь, будто разговаривать больше совсем не хочешь, будто и не стою я разговоров.

Шум у него начал потрескивать.

– Как будто мне есть еще с кем поговорить, ссанина ты свиная. Как будто у меня был еще какой-то выбор в ентой ситуашии. Как будто никому никакого дела нет, что я там делаю, – настоящей работы мне никто не дает, такой, чтобы драться. С ентими дерьмовыми спаклами нянчиться! А потом на тебе! – повысили. Делать то же самое с бабами. И чего ради? Чего, я спрашиваю, ради?

Вопли стихли.

– Чтобы они ревели. И смотрели на нас так, словно мы и не люди вовсе.

– А мы и не люди, – вдруг вылетело у меня.

Сам удивился.

– А, мистер Новый-ты, соизволил раскрыть рот, да? – оскалился Дэйви. – Мистер Ничего-не-чувствую-я-етьский-круг. Мистер Крутой парень. Да ты бы своей собственной ма башку прострелил, если бы мой па тебе велел.

Я ничего не сказал. Только заскрипел зубами.

Дэйви с минуту тоже молчал. А потом вдруг сказал:

– Прости.

И еще добавил:

– Прости, Тодд.

С моим именем, да.

И потом:

– Да за што я, к чертовой матери, извиняюсь? Ты – тупая неграмотная поросячья ссанина, играешь на лучших чувствах моего па. Да всем на тебя плевать.

Я опять промолчал. Цок, цок, цок, мы ехали дальше.

Вперед, проржала Ангаррад Бурелому. Вперед, ответил он.

Вперед, услышал я у нее в Шуме. И: мальчик-жеребенок, Тодд.

– Ангаррад, – прошептал я ей меж ушей, в теплый затылок.

– Тодд? – это уже Дэйви.

– Чего?

Он попыхтел немного.

– Ничего, – сказал он, но потом передумал. – Как ты это делаешь?

– Што делаю?

Он повел плечами в сумерках.

– Остаешься такой спокойный, пока вот это все творится. Такой… ну, не знаю – нечувствующий.

Он умолк, потом добавил едва слышно, повторил:

– …когда они плачут.

Я не ответил – а как я мог ему помочь? Разве он мог не знать про круг – если только па не желал, штобы он знал?

– Да знаю я, – отозвался Дэйви. – Пробовал это ихнее дерьмо, да только оно у меня не работает, а па не…

Он заткнулся, будто и так сказал слишком много.

– А, забей.

Мы ехали сквозь ночь. РЕВ нового Прентисстауна накатил и затопил нас, стоило нам только вступить в основную часть города. Лошади перекликались, отдавали друг другу команды, напоминали, кто они и зачем.

– Ты – единственный друг, какой у меня есть, ссанина, – сообщил напоследок Дэйви. – Видал когда-нить трагедию хуже, а?

– Трудный день? – поприветствовал меня в камере мэр Леджер.

Голос был подозрительно безмятежный, да и смотрел он странновато.

– Тебе какое дело? – Я уронил сумку на пол и хлопнулся на кровать, даже не снимая униформы.

– Наверняка целый день пытать женщин утомительно.

Я аж заморгал.

– Я их не пытал, – прорычал в ответ. – А ты захлопни пасть на этот счет.

– Нет, конечно же, ты их не пытал. Где была моя голова! Ты им просто вживлял ржавую металлическую полосу прямо в шкуру. Которую потом нельзя снять, не истекши кровью до смерти. Как такое можно считать пыткой?