Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

– Нет, конечно. Вероятно, она имела в виду историю в порту. «Убейте его! – кричит. – Убейте! Я заплачу вам много денег! Очень много!». Вы Хвощову давно не видели. Она сильно изменилась. За этот месяц вся высохла, постарела, взгляд воспаленный, но тут прямо совсем сумасшедшая. Я в первую минуту так и подумала: психика не выдержала напряжения, подломилась. Говорила она лихорадочно, сбивчиво. «Дашу не похитили! Деньги тут ни при чем! Зачем ему деньги? Это месть! За Монсарта! Он убил мою девочку, убил!». Я долго ничего не могла понять, принимала ее бессвязные крики за бред. Но постепенно картина прояснилась. Сейчас изложу вам суть, по порядку.

Мари на миг умолкла, глядя на полупустую бутылку коньяка. Я поспешно убрал ее со стола.

– Весь месяц Хвощова беспрестанно чем-то себя занимала, чтобы отвлечься от мыслей о дочери. Это нормальная защитная реакция при шоке. Больше всего времени Алевтина Романовна тратила на свою коллекцию. Беспрестанно перевешивала картины с места на место, меняла то рамы, то таблички. Должно быть, произведения искусства помогали ей оторваться от реальности. Кроме того она затеяла строить специальное здание, предназначенное исключительно для работ Анри Монсарта. Архитектор придумал какие-то особенные стеклянные потолки, позволяющие создать идеальное освещение. Строительство музея Монсарта идет в ускоренном темпе, без выходных. И сегодня, в воскресенье, Хвощова тоже была там, на стройке.

Я внимательно слушал и не мог взять в толк, какое отношение имеет французский живописец к похищению девочки. Или не похищению, а убийству?

– Около забора остановился лимузин. Оттуда вышел некий Зибо.

– Кто это?

– Я тоже переспросила. Зиновий Иванович Бобков, семейное прозвище Зибо. Это кузен покойного мужа Алевтины Романовны.

– А, это имя попадалось мне в газетах. Какой-то прожигатель жизни, скандалист-миллионщик.

– Дело не в этом. А в том, что Зибо тоже страстный, даже маниакальный коллекционер современного искусства. И конкурент моей клиентки. У них что-то вроде давнего, яростного соперничества. Охотятся на одних и тех же художников и люто ненавидят друг друга. Особенно жаркий бой разгорелся у них из-за Монсарта. Contrat exclusif, который художник подписал с Хвощовой, стал для Зибо страшным ударом.

– Алевтина Романовна вообразила, что… – Я недоверчиво покачал головой. – Нет, чушь.

– Я лишь пересказываю вам ее слова. Итак, на стройку приехал Зибо. Походил, посмотрел. И говорит: «Прекрасное здание. И коллекция чудесная. Кому только, Алечка, ты ее оставишь? Ведь некому». Хвощова обмерла. Никто кроме очень узкого круга до сих пор не знает, что ее дочка исчезла. Дома – только няня и шофер, в клинике – доктор и садовник. При этом англичанка отправлена на родину, а садовника Хвощова послала работать в ее крымское имение и хорошо заплатила за молчание. Всем сообщено, что мисс Корби увезла девочку в санаторий. Откуда же Зибо мог узнать?

– Погодите, – сказал я, недоумевая. – Мало ли что мог иметь в виду Бобков? Хвощова не в себе и впала в паранойю, это понятно. Но вы-то, надеюсь, не верите, что коллекционер искусства выкрал и убил двоюродную племянницу в отместку за какого-то Монсарта?

– Должно быть, вы никогда не имели дела со страстными коллекционерами. Это род психического заболевания. Когда-нибудь я расскажу вам о деле «Мадонны с фиалкой», которое я расследовала в Филадельфии. Там было целых три трупа. Но я еще не закончила про Хвощову. «Что ты имеешь в виду?» – спросила она Бобкова. Знаете, что он ответил? «Ты украла у меня сына. Око за око, Алечка, око за око». Засмеялся, сел в машину и уехал.

– Какого еще сына?

– В свое время Монсарта открыл Зибо, еще совсем молодым, безвестным художником, чьи работы никто не покупал. Опекал гения, устроил ему мастерскую, ввел его в моду. Говорил, что Монсарт ему как сын.