Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– А этим леди и джентльменам разрешают уносить домой хотя бы часть лаванды, которую они собирают, отец?

Детский голос Генри – да, Генри, ибо Уильям и в семь лет таких дурацких вопросов не задавал, – доносится до него через все эти годы, чистый, как звон колокольчика.

– А им и не нужно тащить ее в дом, – снисходительно осведомляет своего первенца Генри Калдер Рэкхэм. – Они пропитываются запахом лаванды, просто работая здесь.

– Я думаю, это очень приятное вознаграждение.

(Каким же ослом был Генри – всегда!)

Отец хохочет:

– Они работают не только за него, мой мальчик. Мне приходится еще и деньги им платить.

Недоверчивое выражение, появившееся на лице Генри, должно было уже тогда сказать старику, что он выбрал в наследники не того сына. Но не важно, не важно… Время возвышает всякого, кто достоин того.

– Ну тыыы!

Уильям, не обращая внимания на отвратительное брюзжание полковника Лика, окидывает, перед тем как спуститься с Улейного холма, взглядом свои поля. Все здесь осталось таким же, как в пору его детства, – вот разве работники не могут быть теми, что трудились во владениях Генри Калдера Рэкхэма двадцать один год назад, ибо мужчин и женщин тоже приходится, когда они ослабевают, выпалывать и уничтожать, точно выдохшиеся пятилетние растения.

Морщинистая, плотного сложения женщина, несущая на спине набитый ветками мешок, проходит мимо Уильяма и его гостей, кивая им угрюмо и угодливо.

– Вы рассказывали нам, мистер Рэкхэм, о пятилетних растениях, – раздается голос Конфетки.

– Да, – громко отвечает Уильям, глядя на приближающегося к ним второго работника с мешком за спиной. – Некоторые производители собирают урожай и с шестилетних кустов. Но только не Рэкхэм.

– А как скоро после посадки лаванды ее можно использовать, сэр?

– На второй год – хотя наилучшего качества она достигает только на третий.

– И сколько же лавандовой воды дают ваши поля, сэр?

– О, несколько тысяч галлонов.

– Поразительно, не правда ли, дедушка? – спрашивает старика Конфетка.

– Э? Дедушка! Да ты своего деда и не видела никогда!

Конфетка, повертев головой, убеждается, что работники с мешками отошли достаточно далеко и разговора их не услышат.

– Накличете вы нам беду, – погребальным шепотом выговаривает она полковнику и в виде предостережения дергает его кресло за ручки. – Даже уличный попрошайка не доставляет столько хлопот, сколько вы.

Старик оскаливает зубы и выпутывает жутковатую голову свою из ее свивальников.

– А чего б ты хотела? – ухмыляется он. – Этим любые хитрости и кончаются. Шарады! Маскарады! Ха! Я не рассказывал тебе про лейтенанта Карпа, с которым служил в последнюю большую войну? – Под этим он разумеет не войну с ашанти и даже не Индийское восстание, но войну Крымскую. – Вот хороший пример хитрости! Карп напялил женский плащ, шляпку и попытался пролезть в них за линию фронта, а ветер как дунет, да как задерет ему плащ аж на голову, ну и оказался он у всех на виду – ковыляет кое-как, а между ног мушкет болтается. Никогда больше не видел, чтобы в одного человека столько палили. Ха! Ха! Ха! Хитрости!

Гогот его разносится по окрестным полям, и в них поднимается несколько голов.

– Весьма забавный анекдот, сэр, – холодно произносит Уильям.

– Не обращайте на него внимания, Уильям, – говорит Конфетка. – Он скоро заснет. После полудня он всегда дрыхнет.

Колючий подбородок полковника Лика гневно вздергивается:

– Это было годы назад, шлюшка, мне тогда нездоровилось! А сейчас я поправился!

Конфетка склоняется к нему, пальцы одной ее руки впиваются в правое плечо полковника, другая ласково поглаживает левое.

– Виссски! – напевно сообщает она ему на ушко. – Виссссски!