Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Он делает эффектную паузу, и Конфетка, не зная, что сказать, улыбается. Что, если назвать его по имени – возвратит это его оттуда, где он прячется, или обернется для нее бедой?

– Эти чемоданы в холле, – приступает она.

– Багаж Беатрисы Клив, – говорит он, наконец понижая голос до более интимного звучания.

– Значит, я заставляю ее ждать?

Нужно подавить дрожь, говоря о женщине, которую она явилась заменить, – женщине, в воображении Конфетки преобразившейся из пустого места в устрашающе компетентную надзирательницу, из тех, что сразу распознают обманы.

– Пусть ждет, – фыркает Уильям, обиженно глядя в потолок. – Она выбрала на редкость неудобное время для отказа работать у меня; так что ничего с нею не будет, если она подождет, пока ты допьешь чай.

Конфетка подносит чашку к губам, хотя чай такой горячий, что его нельзя пить.

Уильям встает с кресла и начинает расхаживать по гостиной, поглаживая карманы жилета.

– Беатриса расскажет все, что тебе нужно знать о моей дочери, – говорит он. – И без сомнения, многое другое тоже. Если совсем заболтает, вставь словечко о поезде, это мой совет. Ей нужно успеть к поезду.

– А Агнес?

Уильям резко останавливается, руки перестают гладить жилет.

– Что Агнес? – прищуривает он глаза.

– Агнес… она заглянет к нам?

Вопрос кажется ей вполне разумным – разве у миссис Рэкхэм не может быть каких-то соображений по поводу воспитания собственной дочери? Однако Уильям поражен.

– К нам? – эхом откликается он.

– Ко мне, и Беатрисе, и… Софи.

– Не думаю, – говорит он таким тоном, будто беседа неожиданно зашла в область сверхъестественного. – Нет.

Конфетка кивает, хотя ничего не поняла, и, торопясь, пьет обжигающий чай, заедая глотки кусочками печенья. Из печенья в ее руке выпадает изюминка и сразу исчезает в темных узорах ковра. Часы, до сих пор такие сдержанные, начинают громко тикать.

После некоторого раздумья Уильям откашливается и обращается к ней с приглушенной серьезностью.

– Есть кое-что, о чем, я надеялся, не будет нужды говорить. Я надеялся, что это будет очевидно, или Беатриса обязательно расскажет. Но в случае, если ни то…

В этот миг их уединенность прерывается появлением Летти, которая заглядывает в дверь и, понимая несвоевременность этого, от почтительности вся извивается и дрожит, будто ее бьет нервный тик.

– В чем дело, Летти? – резко спрашивает Уильям, недобро взглянув на служанку.

– Прошу прощения, сэр. Стриг, сэр. Желает говорить с вами, сэр. Он что-то нашел в саду, сэр, что миссис Рэкхэм принадлежит…

– Господи, Летти! – рычит Уильям. – Стриг знает, что делать с этой проклятой птицей…

– Это другое, сэр, – съеживается Летти.

Уильям стискивает кулаки: кажется, вот-вот вытолкает служанку вон из комнаты. Но тут же сникает и с глубоким вздохом поворачивается к Конфетке.

– Прошу извинить меня, мисс Конфетт.

И с этими словами исчезает.

Оставленная в окружении безделушек, Конфетка сидит, неподвижная, как ваза, напрягая слух, чтобы понять, что случилось. Она не смеет встать со стула и только по-собачьи наклоняет голову, чтобы не упустить слов, которые могут долететь до гостиной из коридора, источника суматохи.

– Что это такое, черт побери? – нетерпеливо требует ответа Уильям. Акустика помещения делает жестче его звучный баритон.

Ответа садовника не разобрать – ворчливый тенорок, не считающий возможным состязаться в громкости с криком вопрошающего.

– Что? Закопаны? – кричит Уильям. – И кто их закопал?

(Еще один приглушенный ответ, на этот раз дуэт голосов Стрига и Летти.)

– Привести Клару, – распоряжается Уильям. – Ах, вы посмотрите на этот пол!..

Проходит несколько минут, и к тарараму прибавляется голос Клары. Слова невнятны, но тон явно униженный. И дрожь в голосе все усиливается.

– Чистая страница? – переспрашивает Уильям. – В каком смысле «чистая страница»?