Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– Летом не так уж трудно справляться с этим, – говорит Беатриса, – но зимой это просто кошмар. Пройдемте со мной, я покажу вам лучшее место для сушки простыней.

– Мм, буду вам благодарна, – отзывается Конфетка, внезапно охваченная страннейшим желанием: хорошенько отхлестать Беатрису Клив по лицу шлепанцами, мокрыми от мочи.

– Хорошо хоть, что Софи не из тех детей, которые терпеть не могут мыться. Если на то пошло, она слишком любит мытье. Кстати, вспомнила…

Глаза прежней няньки блестят, когда она оценивает тоненькую фигурку Конфетки.

– Полагаю, вы уже обсудили с мистером Рэкхэмом круг ваших обязанностей? Я-то шесть лет была и няней, и учительницей, и бог знает кем еще, все принимала как должное. Но вы ведь гувернантка, и вы, возможно, не пожелаете взять на себя… некоторые вещи?

Конфетка раскрывает рот, но не знает, что говорить; ей в голову не приходило, да и Уильям не предупреждал, что Софи будет нуждаться не только в обучении.

– Я… мы договорились… Уиль… мистер Рэкхэм и я, – заикается Конфетка, – что я возьму на себя всестороннюю заботу о Софи.

Беатриса снова поднимает брови и не отводит глаз, несмотря на град невидимых ударов пропитанным мочой шлепанцем.

– Вы всегда можете потребовать, чтобы для ребенка наняли горничную, – говорит она, своим тоном давая понять, что предложила превосходное решение и что мистер Рэкхэм допустил прискорбную оплошность, не позаботившись об этом заранее.

– Деньги так и льются в этот дом – льются рекой, мисс Конфетт. Вам известно, что новую парадную дверь только на прошлой неделе установили?

Конфетка отрицательно качает головой, и Беатриса пускается в подробнейший – неполадка за неполадкой, шуруп за шурупом – отчет о двери, так что Конфетка всерьез обдумывает, как вставить слово, не показавшись дурочкой.

– Я уверена, что с Софи не возникнет неприятностей, – говорит она, пока Беатриса переводит дух после сообщения о том, что паре «жуликоватых» столяров заплатили (по ее подсчетам) за один прямоугольник резного дерева ровно столько, сколько ушло бы за год на горничную для ребенка.

– Я уверена, вы так хорошо растили ее, что мне остается только… продолжить вашу отличную работу.

Беатриса хмурится и на миг немеет от неожиданности – похвала сделала то, что не удалось незримому шлепанцу. Однако Конфетка не успевает перейти к многозначительному упоминанию о долгом пути и краткости времени – нянька быстро опомнилась.

– Пойдемте, я покажу вам, где можно вешать мокрые простыни, – говорит Беатриса.

И пока они с Конфеткой идут к двери, впервые обращается прямо к ребенку:

– Оставайся здесь, Софи.

Манекен в черном по-прежнему неподвижно сидит на стуле с высокой спинкой, моргает огромными голубыми глазами Агнес и не смеет даже повернуть голову вслед уходящим.

По пути вниз Беатриса рассказывает о Софи – вернее, о неуклюжести девочки, о ее неумении правильно сидеть, о ее забывчивости, о неразумном отвращении к некоторым вполне приличным предметам одежды и о совершеннейшей необходимости не давать ей поблажек в отношении брокколи. Проходя роскошно отделанными коридорами первого этажа, Беатриса излагает новой гувернантке перечень того, что Софи может получать за хорошее поведение и в чем ей следует отказывать, если она ведет себя «не очень-то». Перечень так обстоятелен, что не заканчивается – только прерывается, – когда они входят в душную кладовку рядом с кухней. Их обдает теплом и приятным запахом бельевого мыла.

– Здесь когда-то был винный погреб, – объясняет Беатриса, – но потом у мистера Рэкхэма кончились запасы вина, а пополнить их было не на что.

Она со значением смотрит на Конфетку:

– Это было, конечно, несколько лет назад – до того, как с ним произошла перемена.

Конфетка кивает, странно встревоженная мыслью о том, что это она была переменой. Беатриса снимает хлопчатобумажную простыню с длинной медной трубы, непонятно зачем протянутой от стены к стене.