Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Да, скорее всего так и сделаю, войны-то ещё два с лишним года, кто знает, что может быть, а так определенность будет.

И появился на следующий день в лагере Панас с Лешим. Как обрадовались ему ребята из будущего, сначала повисла на нем счастливая Стешка, потом обнимали мужики, а Волчок, стоя на задних лапах, облизывал Матвея. Тот смеялся и отворачивался от шершавого языка волка.

Через полчаса где-то Панас позвал Матвея в землянку и вышел плотно прикрыв дверь, оставив Лешего и сына вдвоем.

— Матвейка… я вот должен тебе сказать… что я…

— Что случилось? — встревожился Матвей.

— Да вот, случилось… — Леший махнул рукой, не находя нужных слов, и пододвинул к сыну альбом.

— Смотри!

Тот недоуменно взял, открыл первую страницу, где красовался выпускник военного училища Лавр Ефимович Лаврицкий.

— Ох ты, какой ты был красавец!

А перевернув страницу, замер… долго внимательно вглядывался в фотографию, Лавр боялся дышать… сын поднял на него удивленные, неверящие глаза…

— Это же… мамочка и ты? Значит..?

— Да, Матвейка, я — твой отец. Сам видишь, мы с тобой на одно лицо.

— Но как, откуда, почему??

— Не знал я, сын, что ты зародился, раскидало нас тогда… я вот тут долго провалялся, еле выжил, рана долго не заживала, гноилась. Если б не Самуил… меня бы не было, да и тебя тоже старый ворчун спас. А чтобы ты не сомневался…

Леший заголил плечо, и повернулся спиной.

— Как у меня, такие же родинки? — удивился сын.

— Да, у нас в роду Лаврицких все мужчины гренадерского роста, крупные с таким родинками рождались. И имена были только Лавр и Ефим, чередовались. Ты вот только — Матвей. Я же и помыслить не мог, что у меня есть сын, и Нэличка здесь осталась. Думал, она с родителями эмигрировала.

Ты маму любил?

— Больше жизни, сынок, ни одна из женщин с ней не идет ни в какое сравнение. Правда, её родители- твои дед и бабушка по материнской линии, меня терпеть не могли, я же из захудалого дворянского роду. У меня за душой только небольшая усадьба в деревне имелась, а те, Вересовы, были весьма небедными, вот и ставили палки в колеса. Мы хотели пожениться ещё в пятнадцатом, когда Нэличке исполнилось восемнадцать — куда там. Потом меня на фронт… А в конце семнадцатого — начале восемнадцатого, когда все рухнуло, у нас с твоей мамой была всего неделя счастья. Я присягал на верность, отправился в армию, вот так и потерялись. Простишь ли меня, сын? Позволишь ли так тебя называть?

И столько боли и ожидания было в таких одинаковых глазах, что Матвей не выдержал, сорвался с места и изо всех сил стиснул своего могутного отца. Леший обнимал своего сына, и по заросшему лицу катились слезы, он и не помнил, когда у него они появлялись, может, только в детстве? Даже когда увидел тяжелораненого, беспомощного, бессознательного сына и тогда слез не было.

Долго вот так стояли отец и сын, Лавр не хотел размыкать объятий, но сын всхлипнул, и он нехотя разжал руки:

— Сын, мы с тобой теперь неделимы, подожди-ка, — он открыл дверь, за которой царапался Волчок.

Тот ворвавшись в землянку, втянул воздух и, как-то радостно взвизгнув, подпрыгнул, ткнулся носом в грудь своего Лешего и опять начал вылизывать лицо Матвея.

— Видишь, как радуется волчище, все ведь он понимает, не говорит только.

Впервые за все время существования отряда было всеобщее построение. Негромко и веско говорил Панас, пояснил, зачем они собрались, зачитал кой какие выдержки из записок Ляхова-Ляховича, в ряду стоявших послышался ропот, и Сева эмоционально сказал:

— Расстрелять сволочугу!

Его поддержали всеобщим гулом. Привели Ляхова, который почему-то уверовал, что ему — особисту, ничего страшного не грозит, побоятся связываться с его ведомством. А когда Осипов зачитал приказ по отряду, что он, Ляхов, приговаривается к расстрелу… вот тут полилось…