Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Он обошел своим вниманием всех, каждому грозил карами, каждого обещал сгноить в северных лагерях, проклинал Осипова… эту девку, которая во всем виновата, ну дала бы по-тихому — жалко что ли, или убудет? А он, весь такой идейный борец с врагами должен страдать.

Полюшка сжалась, а Сергей молча сделал несколько шагов и с огромным удовольствием врезал Ляхову по морде.

— За базар надо отвечать, тем более, за мою невесту!

Тот взвыл, из разбитого носа потекла кровь.

— Так, — прогудел Леший, — нечего эту мразь слушать, кроме него тут людей нет! — Он передернул затвор верного карабина. — Командуй, Никитович!

И через три минуты все было кончено. Громко сказал Женька:

— Шакалом жил, шакалом и помер.

Панас хотел дать команду, чтобы люди расходились, но его удержал Сергей.

— Я хотел бы сказать перед всеми вами — Полюшка, пойдешь за меня замуж?

Смущенная, пунцовая Полюшка растерялась…

— Но я…

— Ай не люб тебе мой друган? — с озорством спросил Игорь.

— Нет, он мне очень нравится, но как-то все неожиданно.

— Война идет, милая, вот и спешит Серега, — прогудел довольный Леший. — Так как?

Все повернули к ней головы, а стоящая возле Игоря Стешка заорала:

— Да согласная она, согласная, ей Сярега с первого дня приглянулся, она стесняется просто.

— Ну вот! — Серега подхватил свою без пяти минут жену на руки.

Мужики заулыбались, окружили молодых, поздравляя, а насупленный, казавшийся старше своего возраста, боец Климушкин неожиданно для себя и, тем более, для всех, выдал целую речь: — Война, она когда-никогда закончится, а после неё ох как много надо будет нашим бабам рожать, народищу-то полегло, так что пусть у вас в жизни всегда будет совет и любовь и много детишков!

— Вот, истинно так!

Вечером был праздничный ужин, и как-то никто не вспоминал Ляхова — избавились от дерьма и хорошо. Наоборот, эти два события сплотили людей, и пришел к Ивану Климушкин с исповедью.

— Почему не к Панасу? Да ты, Иван, постарше, попонятливее будешь… Вкратце так: старший политрук Разгуляев, Западный военный округ. Осужденный в конце сорокового по статье 58–10, пропаганда и агитация против партии и правительства, на двадцать пять лет. Арестован был в Гродно, к лету должен был по этапу отбыть в Сибирь, долго раскачивались товарищи, по дороге эшелон разбомбили, ранило осколком в ногу. Провалялся пару дней в кустах, пока на меня такие же бедолаги не наткнулись-отступающие красноармейцы, растерянные, деморализованные, почти безоружные. Документов никаких, а когда побрели дальше, старшина, прибившийся с двумя пацанами дня через три, Сидоров, светлая ему память, потихоньку ото всех сунул мне красноармейскую книжку вот этого Климушкина, Ивана Иваныча. Сказал, что вместе на действительной были, что этот Иван, он безродный, детдомовский, и вряд ли будут тщательно проверять такого. На вопрос, почему мне помогает, сказал:

— Нашего комроты — светлого и умного человека, по доносу арестовали, а тот, кто донес… Ну плюгавый, поганый человечишко был… да, ему в первый день войны в спину прилетело, за командира. И ты, я вижу, из таких же, как наш командир. Живи вот за Ивана, если суждено в этой бойне не погибнуть. Получилось, что стал у них старшим, сначала шли ночами, на гул орудий, потом начали мелкие диверсии организовывать, заимели два автомата, налетел на протянутую веревку их мотоцикл, собирали все брошенное оружие, потихоньку наладили дисциплину — в открытый бой не вступали, с нашим ли вооружением, но покусывали фрицев чувствительно. Дал маху я, признаю, принимал многих, радовался, что если к нашим выйдем, почти роту приведу, да вот, сдал нас один, за самогонку… Взяли сонных. Сидоров тогда и погиб, схватил этого Иуду за горло да так и не разжал рук, даже мертвый. Вот, Иван, делайте со мной что хотите.