Протекционизм и коммунизм - Фредерик Бастиа (2011)

Нет и еще раз нет! Спорить с такими людьми, отвергать их мнение значит попусту терять время и усилия.

Кляп им в глотку, два кляпа, три кляпа!»

Торговый баланс1

Торговый баланс есть не что иное как догмат веры.

Все знают, в чем он заключается. Когда страна ввозит, больше, чем вывозит, разница идет ей в убыток. Когда она вывозит больше, чем ввозит, излишек составляет ее прибыль. Это считается аксиомой, на основе которой законодатели принимают свои законы.

Руководствуясь такими соображениями, г-н Моген2 предостерег нас позавчера и показал с цифрами в руках, что Франция умудряется добровольно вести убыточную внешнюю торговлю, теряя ежегодно 200 миллионов.

«Да вы понимаете ли, что за одиннадцать лет вы потеряли на вашей торговле два миллиарда!»

Затем, с присущей ему скрупулезностью, он подсчитал и поведал нам: «В 1847 г. вы продали фабричных изделий на 605 миллионов, а купили их только на 152 миллиона. Следовательно, вы выиграли 450 миллионов».

«Вы закупили натуральных продуктов на 804 миллиона, а продали их только на 114 миллионов. Следовательно, вы потеряли 690 миллионов».

Вот что значит извлекать – притом, так сказать, с беззаветной наивностью – всяческие следствия из абсурдного принципа! В вопросе о торговом балансе г-н Моген нашел способ заставить смеяться даже господ Дарбле3 и Лебефа4. Поздравляю его с успехом и завидую ему.

Позвольте мне теперь дать оценку тому мерилу, с помощью которого г-н Могет и все приверженцы запретительной системы подсчитывают прибыли и потери. Я сделаю это на примере двух торговых операций, которые я провел сам.

Я как-то был в Бордо. У меня была бочка вина стоимостью в 50 франков. Я отправил ее в Ливерпуль, и таможня записала в своих регистрах вывоз на 50 франков.

В Ливерпуле вино было продано за 70 франков. Мой сотоварищ купил на эти 70 франков каменного угля, который в Бордо был продан за 90 франков. Таможня поспешила зарегистрировать ввоз на 90 франков.

Торговый баланс дал, таким образом, излишек в 40 франков.

Я всегда полагал и писал об этом книги, что я заработал, или выиграл, эти 40 франков. Но г-н Моген меня учит, что я их потерял, а в моем лице потеряла их вся Франция.

Почему же г-н Моген усматривает здесь потерю? Потому что он полагает, будто всякий излишек, образующийся от превышения ввоза над вывозом, необходимым образом образует сальдо, которое должно оплачиваться звонкой монетой, в экю. Но где оно, это оплачиваемое сальдо, в операции, о которой я рассказал и которая как две капли воды похожа на все другие прибыльные торговые операции? Неужели так уж трудно понять, что всякий торговец сравнивает между собой текущие цены в разных местах и только тогда проводит свою операцию, когда уверен – или, по меньшей мере, рискует с шансом на успех, – что вывезенная ценность вернется к нему с приростом? Следовательно, то, что г-н Моген называет потерей, должно называться прибылью.

Спустя несколько дней после моей операции я все же испытал сожаление. Я был раздосадован, что не подождал эти несколько дней, потому что вино успело подешеветь в Бордо и подорожать в Ливерпуле. Если бы я не поторопился, я купил бы его за 40 и продал за 100 франков. Разумеется, моя прибыль была бы больше. Но я узнал от г-н Могена, что большей стала бы потеря.

Моя вторая операция, г-н издатель, имела совсем иной исход.

Я привез из Перигора трюфели, которые обошлись мне в 100 франков. Они предназначались для двух известных английских чиновников министерского уровня, которым я хотел продать их за весьма высокую цену, а выручку обратить в фунты. Увы, лучше бы я съел их сам (я говорю о трюфелях, а не о фунтах и не о тори)! Тогда я не потерял всего, как это случилось, потому что судно потерпело крушение, едва выйдя из порта. Таможне, которая зафиксировала вывоз на 100 франков, не пришлось потом фиксировать никакого ввоза.