Протекционизм и коммунизм - Фредерик Бастиа (2011)

Нужно ли доказывать, что непременным результатом предлагаемого мною режима будет порядок? Откуда возьмется беспорядок? Не от нищеты; она, по всей вероятности, будет вовсе неизвестна в стране, по меньшей мере нищета хроническая. Если же и будут случаться какие-то отдельные беды и страдания, то никому и в голову не придет обвинять в этом государство, правительство, закон. Сегодня принято думать, что государство в принципе для того и существует, чтобы распределять богатство на всех, и потому от него требуют отчета о выполнении такого обязательства. Чтобы как-то выкрутиться, оно увеличивает налоги, усугубляет нищету, которую призвано искоренить. Публика осаждает государство новыми требованиями, оно отвечает новыми поборами, и нам приходится шагать от одной революции к другой. Но когда все поймут, что государство должно брать у трудящихся только строго необходимое для гарантирования их от всякого надувательства и насилия, тогда откуда же возьмется беспорядок?

Наверное, найдутся люди, которые подумают, что при столь простом и легко реализуемом режиме общество заскучает и впадет в угрюмость. Куда денется большая политика? Чему будут служить государственные деятели? Всенародно избранные депутаты, вынужденные заниматься лишь совершенствованием Гражданского и Уголовного кодексов, разве не прекратят они являть жадной до зрелищ публике сцен страстных дебатов и драматических битв?

Такое странное пристрастие проистекает из идеи, будто правительство и общество суть одно и то же. Ложная и пагубная идея! Если бы она была верна, то и в самом деле упростить правительство означало бы обеднить общество во всех отношениях.

Но разве только скучными делами будет заниматься государственная сила ради обеспечения господства справедливости и разве отнимется что-нибудь от инициативности самих граждан? Разве даже сегодня их многообразная деятельность заключена в узкие рамки закона? Разве, отнюдь не отклоняясь от принципа справедливости, они не будут иметь досуга, чтобы создавать бесконечное множество комбинаций и всякого рода ассоциаций – религиозных, благотворительных, промышленных, сельскохозяйственных, интеллектуальных, даже возводить фаланстеры и творить всякие икарии. Каждый будет участвовать во всем этом добровольно, притом на свой страх и риск. Государство же должно участвовать лишь в таком страхе и риске, который затрагивает все общество.

Возможно, скажут: «Да, в таком режиме мы ясно видим справедливость, экономность, свободу, богатство, мир, порядок и равенство, но мы не видим в нем братства!»

Еще и еще раз повторю: неужто в человеческом сердце пребывает лишь то, что вложил в него законодатель? Неужели для появления братства на земле требуется урна для голосования? Разве закон запрещает вам благотворительность ввиду того, что он лишь вменяет вам в обязанность быть справедливыми? Разве женщины перестанут быть отзывчивыми и жалостливыми только оттого, что отзывчивость и жалостливость не записаны в кодексе? Есть ли в кодексе статья, которая, отрывая дочь от тепла и ласки матери, заставляет ее бежать туда, где раскрываются страшные телесные и еще более страшные духовные раны? Есть ли в нем статья, определяющая призвание священника? К какому писаному закону, к какому правительственному вмешательству надо отнести основание христианства, страстное служение апостолов, мужество мучеников, добродетель Фенелона или Франсуа де Поля, самоотречение множества людей, которые, тысячу раз рискуя жизнью, бьются за счастье народа?7