Протекционизм и коммунизм - Фредерик Бастиа (2011)

Однако, чтобы что-то преподавать, надо что-то знать, а чтобы знать, надо выучиться. Поэтому церковь будет вынуждена переменить направление всей своей системы обучения, и даже в семинариях будут преподавать по-новому. Другая пища создаст другое настроение. Хочу предупредить, что речь идет не только о перемене предмета учебы, но и о перемене самих методов клерикального образования. Знание творений Бога и знание природы приобретаются иными способами, нежели единственно теогонией. Наблюдать факты и их взаимосвязь – это одно; зубрить без всякого усвоения табуированный текст и делать умозрительные выводы – это совсем другое. Когда наука заменяет наитие, тогда изучение заменяет авторитет, а философский метод заменяет метод догматический; новая цель требует новых методов, а новые методы прививают уму и духу новые привычки и установки.

Вхождение науки в семинарии, что будет непреложным результатом свободы образования, несомненно изменит интеллектуальные привычки и навыки в этих институциях. И это будет, как я убежден, великой и желаемой революцией, венцом которой будет религиозное единство.

Я говорил выше, что классический конвенционализм превращает всех нас в живые противоречия – нас, французов по доставшейся нам судьбе и римлян по воспитанию и образованию. Но разве нельзя сказать и с религиозной точки зрения, что мы и здесь живые противоречия?

Все мы чувствуем в глубине сердец непреодолимое тяготение к религии, и в то же самое время мы умом постигаем не менее могущественную силу, которая отдаляет нас от религии, и это тем более так, что интеллект наш стал достаточно развитым; потому-то один из великих умов выдвинул девизом: «Наука минус вера»36.

О, какое печальное зрелище! С некоторых пор мы слышим стенания по поводу ослабления религиозной веры, и – странная вещь! – те самые люди, в чьих душах угасла последняя искра веры, так вот они-то и усматривают дерзкое и греховное сомнение… у других. «Усмири свой разум, – говорят они народу, – иначе все погибнет. Я-то могу руководствоваться моим разумом, ибо он у меня скроен по-особому, и чтобы соблюдать Десять заповедей, мне нет нужды считать их богоданными. Даже когда я несколько нарушаю их, зло невелико. Но ты, ты – иное дело, ты не можешь нарушать их, не угрожая всему обществу… и моему покою».

Вот так трусость ищет прибежища в лицемерии. Они не веруют, но делают вид, что веруют. Они скептики, их религиозность расчетлива и поверхностна. Здесь проявляет себя новый конвенционализм, конвенционализм в своем худшем варианте, позорящий человеческий разум.

Тем не менее не все тут – сплошное лицемерие. Хотя они и не веруют и чужды церковной практике, все-таки в сердце каждого, как заметил Ламеннэ, находится неиссыхающий корень веры.

Почему же складывается такая странная и опасная ситуация? Не потому ли, что к первостепенным и фундаментальным религиозным истинам, от которых по некоему общему согласию не отреклась ни одна секта и ни одна школа, со временем примешались институции, практика, ритуалы, которых никак не может терпеть подлинный интеллект? И разве все эти примешивания сугубо человеческого происхождения имеют какую-либо иную опору, даже по мнению церкви, нежели догматизм, который-то и примешивает все лишнее к исходным и бесспорным истинам?

Религиозное единство наступит, но наступит только тогда, когда каждая секта откажется от паразитических институций, только что мной упомянутых. Вспомним, как удачно высказывался Боссюэ в своем споре с Лейбницем о способах привести к единству все христианские конфессии37. А то, что можно было с успехом сделать доктору семнадцатого века, разве это так уж не по силам докторам девятнадцатого века? Как бы там ни было, свобода образования, прививая церкви новые нравы и обычаи в сфере интеллекта, послужит, конечно же, одним из мощнейших инструментов великого религиозного обновления, которое только оно одно и способно удовлетворить совесть и сознание и спасти общество38.