Все дело в деньгах - Джеймс Хедли Чейз (1960)

Я не сразу узнал в ней Риму. Ее уже не украшали знакомые серебристые волосы – они были перекрашены в темно-красный цвет и коротко пострижены рваными прядями. Она была в черном костюме, затертом до дыр, и в поблекшей зеленой блузке, измятой и несвежей.

Я медленно двинулся к ней под пристальным взглядом пожилого негра, и мы обменялись взглядами.

Годы ее не пощадили. Нездоровая бледность царила на ее опухшем лице. Она выглядела намного старше своих тридцати. Румяна, неровно нанесенные на щеки, могли обмануть разве что ее саму, но никак не время. Глаза стали холодными и жесткими: пустые, равнодушные глаза уличной проститутки, два камня, которые обмакнули в темно-синие чернила.

Страшно было видеть, что с ней стало. Услышав по телефону ее голос, я вспомнил ту Риму, какую видел в последний раз; сейчас же передо мной была совершенно чужая женщина, хотя я знал, что это была она. Несмотря на темно-красные волосы и появившуюся в ней жесткость, ошибиться было невозможно: это была Рима.

Я смотрел в ее каменные глаза, пока она скользила взглядом по моему костюму, плащу, который я держал в руке, по моим ботинкам. Затем она посмотрела мне в лицо.

– Привет, Джефф, – начала она. – Давно мы с тобой не виделись.

– Лучше уйти отсюда и поговорить где-нибудь в другом месте, – сказал я и заметил, что голос у меня звучит хрипло.

Она приподняла брови:

– Не хочу тебя компрометировать. Ты теперь большой человек. Если твои богатые приятели увидят нас вместе, они могут сделать неправильные выводы.

– Мы не может говорить здесь. Пойдем в мою машину.

Она отрицательно покачала головой:

– Мы будем говорить здесь. Не обращай внимания на Джо. Он совершенно глухой. Ты мне купишь чего-нибудь выпить?

– Выбирай, что хочешь.

Она поднялась, подошла к стойке администратора и позвонила в звонок прямо под ухом негра, который в испуге отпрянул, бросив на нее злобный взгляд.

Из комнаты за стойкой вышел человек: высокий, толстый итальянец с жирными черными волосами и заросшим щетиной подбородком. На нем была грязная ковбойка и еще более грязные фланелевые штаны.

– Тони, принеси нам бутылку виски, два стакана и сифон с содовой, – небрежно бросила Рима. – И побыстрее.

Жирный Тони хмуро взглянул на нее:

– А кто будет платить?

Она кивнула на меня:

– Вот он. И давай быстрее.

Его черные, налитые кровью глаза оценивающе оглядели меня, затем он кивнул и удалился.

Я пододвинул к себе один из плетеных стульев, чтобы присесть рядом с Римой и в то же время держать в поле зрения вход.

Она вернулась к своему креслу. Пока она шла, я заметил, что чулки у нее все в затяжках, а туфли вот-вот развалятся.

– Прямо как в старые добрые времена, да? – сказала она, присаживаясь. – Конечно, если не считать, что ты теперь женат. – Она вынула пачку сигарет и закурила, выдыхая дым через ноздри. – Надо сказать, ты многого добился, если иметь в виду, что все это время ты мог бы провести в тюрьме и сейчас уже, может быть, гнил бы где-нибудь на тюремном кладбище.

Жирный итальянец принес виски. Я заплатил, сколько он сказал, он почему-то изумленно посмотрел на меня, после чего отправился назад, в свою каморку.

Дрожащей рукой Рима налила в один из стаканов большую порцию виски и сунула бутылку мне. Я к ней даже не прикоснулся. Я смотрел, как она залпом выпила половину порции неразбавленного виски, потом долила воды из сифона в то, что осталось в стакане.

– Что-то ты не слишком разговорчив, – сказала она, глядя на меня. – Ничего не хочешь мне рассказать про себя? Как ты жил все эти годы? Вспоминал меня?

– Я вспоминал тебя, – ответил я.

– Может, тебе было интересно, чем я занимаюсь?

Я молчал.

– А у тебя сохранилась та пленка с моим голосом?

Еще до того, как я вернулся домой, я выбросил пленку, чтобы уже ничто не напоминало мне о Риме.

– Она потерялась, – сказал я деревянным голосом.